И снова забубнили, забулькали на все лады невнятные голоса жизни, простиравшейся по ту сторону поверхности океана; жизни древней, как белок; жизни, выплеснувшейся на континенты и в космос и уже потому только неуничтожимой и вечной…
Океан молил о пощаде. Его гигантское жидкое тело всколыхнулось и сжалось, еще теснее объяв земное ложе. Он, миллионы лет пребывавший лишь мантией разума, вдруг собрался в одну болевую точку, и точка эта вспыхнула в недрах мозга Рейфлинта. Кричал дельфин. То ли многолопастный винт субмарины полоснул ему по спине. То ли одинокого зверя настиг резак пилы-рыбы. То ли он кричал, повинуясь инстинкту, как воют собаки, предвещая покойника. Но Дельф кричал по-человечьи надрывно и осмысленно. Единственное преданное «Архелону» живое существо взывало о помощи. А может быть, оплакивало тех, которые сами в ней нуждались… Рейфлинт выключил гидрофоны.
Рейфлинт выключил ракетный пульт и боевую трансляцию.
Рейфлинт уронил голову на руки, и пальцы взгорбились на лысом черепе. Брошенная стартовая рукоять качалась на шнурке, как маятник. Маятник вечных часов человечества.
Сколько они так просидели, Бар-Маттай не заметил. Он думал о том, что когда-то гуси своим криком спасли Рим; теперь же на его глазах крик дельфина спас мир. Он думал об этих странных и прекрасных животных, когда ноздри его уловили резкий аптечный запах. Приятно кружилась голова, а в ушах тихо звенело. Рейфлинт пришел в себя и недоуменно принюхивался тонким хищным носом.
– Что за дела? Эфир?! Похоже, доктор перебил свои склянки… Вахтенный офицер! - крикнул он в микрофон. Ответа не последовало.
Бар-Маттай вдруг заметил, как из рожка вентиляции ударила белесая струйка воздуха, напоминающая холодный пар искусственного льда. Скрипач, сидевший ближе всех к рожку, вдруг глупо заулыбался и стал пиликать дурацкую песенку. Про гуся. Рейфлинт приподнял голову, и губы его тронула та же бессмысленная улыбка, что застыла на лице скрипача.
Бар-Маттай выдохнул весь воздух и зажал нос, как это делают йоги, пересекая дыхание. Он откинул сиденье кресла, извлек кислородный аппарат, сноровисто открыл вентиль и почти силой вправил загубник в рот коммодора. Сделав несколько живительных глотков, Рейфлинт пришел в себя и, накинув ремни аппарата, метнулся в центральный пост. Бар-Маттай, прикрывая рот краем оранжевой мантии, бросился следом.
Центральный пост был пуст. Только сквозь дверной проем распахнутой штурманской рубки видно было, как обезумевший штурман яростно рвет карту за картой.
