– Бог живет в океане, святой отец! - блеснул глазами коммодор. - И разумеется, под водой. Это только летчики уверены, что он на небесах. Аминь!
– Аминь, - глухо откликнулся Бар-Маттай.
Потеряв лодку, майор Джексон выставил три перехватывающих барьера. На это ушел весь бортовой запас радиогидроакустических буев. Но все было тщетно - атомарина не прослушивалась.
– Штурман! - разъярился Джексон. - Долго я буду ждать опознавания?! Чья эта лодка, раздери вас черт с вашей шарманкой!
Штурман-оператор откликнулся растерянно и подавленно:
– Командир, трижды вводил шумы в анализатор… Получается одно и то же… Но это невероятно! - Вы хотите сказать, что ЭВМ дает шумы вашей задницы?!
Штурман обиженно нажал кнопку выдачи информации, и на табло дисплея в пилотской кабине вспыхнул короткий текст: «Стратегическая атомная ракетная лодка «Архелон». Тактический номер S-409. Командир - коммодор Рейфлинт».
От изумления Джексон чуть не выпустил штурвал.
– «Архелон» погиб три года назад!
– Но это его шумы! - настаивал оператор.
Эпфель слышал эту перепалку в наушниках своего шлемофона. Более того, он видел, что показал дисплей. От одной только мысли, какая сенсация далась ему сейчас в руки, у Эпфеля взмокли под подшлемником волосы. Вот он, его звездный час! Завтра все телеграфные агентства мира разнесут невероятную новость, которую добыл он, хроникер «Телеандра» Дэвид Эпфель: «Архелон» жив! Завтра каждая секунда эфирного времени обернется для него золотой дождинкой…
Самое главное, что разговор Джексона с оператором остался на пленке. Большей удачи Эпфелю не выпадало за всю его репортерскую жизнь. Он еще раз прослушал перебранку: две последние фразы, в которых заключалось жемчужное зерно сенсации, звучали преотчетливо. Весь диалог занимал на пленке не больше метра. Уединившись в брезентовой выгородке бортового туалета, Эпфель дрожащими пальцами вырезал этот драгоценный метр и намотал ленту на стержень шариковой ручки. Стержень плотно влез в корпус, и Дэвид завинтил колпачок. Так-то оно надежней!
Весь обратный полет Эпфель придумывал шапки для столичных газет. Варьировал на все лады слово «призрак» и имя «Летучий Голландец»: «Призрак из глубины», «Сто трупов на борту атомного «Летучего Голландца»«, «Вечные пленники бездны»…
На аэродроме Сан-Педро оправдались худшие опасения «флагманского репортера». Прямо со стоянки его увезла машина с двумя молчаливыми соседями по бокам. Его доставили в небольшой каменный особняк, где капитан военной полиции, кислый субъект с желто-кровянистыми белками больных глаз, объявил Эпфелю, что все его записи, сделанные в базе как в блокноте, так и на пленке, подлежат изъятию, ибо данные полета составляют важную государственную тайну. Эфель в меру покапризничал, повозмущался, затем выложил блокнот и кассеты с магнитной и видеопленкой. Обязательство о неразглашении сведений, собранных на борту «Ориона», репортер подписал ручкой, на стержень которой был намотан «метр государственной тайны». Он спрятал ручку в карман под немигающим взглядом желтоглазого капитана, и пальцы его не дрогнули. О да, пальцы Эпфеля умели держать то, что в них попадало.
