— Мосье Войлочная Голова?.. Минутку, пожалуйста.
— Меня зовут Колю, — не останавливаясь, процедил папа.
Но вспышки магния следовали за нами. Журналист попытался сманеврировать, обогнул столб и оказался перед нами, держа наготове блокнот и шариковую ручку.
— Главный герой происшествия, конечно же, скажет мне…
— Кто должен вам говорить и о чем? — проворчал герой. — Случился пожар, который мы не сумели потушить, — гордиться тут нечем… Вот и все. А об остальном я знаю не больше вашего.
Журналист собрался было настоять на своем, но тут заметил четыре пары старокранских усов — густых, висячих, цвета коровьей лепешки, — принадлежавших четырем мужчинам в широких вельветовых штанах. Это были четверо погорельцев — вчерашние и те, кто пострадал за последние три месяца: Удар, Бине, Дарюэль и Птипа. Видимо, дав показания, они в суровом молчании спускались гуськом по лестнице; на их лицах застыло негодование, большие мозолистые ладони царапали перила.
— Вот что снимай, старичок! — завопил журналист, подскочив к фотографу. — Смотри, какой кадр.
Воспользовавшись этим, мы тут же удрали. И я вдруг увидела спецовку Люсьена Троша, стоявшего неподалеку от группы разных важных особ, которые собрались вокруг мосье Ома. Отец шел за мной, но я тихонько скользнула за его спину. Крестный заметил меня, однако, занятый официальным разговором, лишь подмигнул. Возвышаясь над всеми на целую голову, он широко улыбался и, казалось, получал живейшее удовольствие, выслушивая мнения, толкования и замечания, которые неслись со всех сторон, так что даже непонятно было, кто говорит.
— Пес-то ведь не залаял. Выходит, кто-то свой.
— Да его могли отравить, а после сжечь. Кстати, его так и не нашли.
— Единственная улика — следы.
— Да о каких следах можно толковать, когда после поджигателя там прошло еще человек сто.
— А вот и можно… можно… В саду у Бине, возле затвора шлюза и на короткой дороге в «Аржильер» — везде одни и те же следы. Резиновые сапоги сорок третьего размера…
— Резиновые сапоги! Все их носят.
— Сорок третьего! Самый ходовой размер…
— Да, но в подошве торчит гвоздь! — твердо заметил чей-то голос.
Это сказал Раленг, который при обсуждении всегда высказывался авторитетно.
— Да, гвоздь, притом особенный, — продолжал он. — Таким пользуются обойщики — со звездчатой шляпкой, и вбит в левый край каблука. Вроде бы гвоздь как гвоздь, но он связывает оба дела.
— Не слишком крепкая связь, — прошептал мне на ухо папа.
