— Да-да!
Мама вздохнула. Мы приближались к базару. У ворот и в подворотнях прохаживались какие-то подозрительные типы. Один из них, с поднятым воротником, подошёл к нам, пошмыгал носом:
— Шо маете продать?
Вслед за ним подошёл другой, такой же страшный:
— Шо у вас?
Кто знает, что у них на уме. Мама ответила:
— Нема ничого.
Мы подошли к самому рынку. Между прилавками толкался народ. Босая девчонка в рваном платье, покачиваясь, монотонно спрашивала:
— Кому спичков? Кому спичков?
Старик с седыми усами шёпотом повторял:
— Маю цукру. Маю цукру…
Парень в шинели с пустым рукавом держал в единственной руке синие галифе и весело кричал:
— Меняю штаны на ржаные блины!.. А вот кому… штаны на блины!
Далеко было слышно: — Штаны… Блины…
В толпе иногда показывались строгие милиционеры с наганами на боку. Мы с опаской поглядывали на них. А вдруг они нас поймают и скажут, что мы спекулянты. И верно, ведь мы занимались нехорошим делом. Мы продавали ландрин, сваренный из заведомо краденого сахара. Может быть, этот сахар украден у красноармейцев, которые сейчас па фронте воюют с Врангелем.
На душе было нехорошо. Мы никогда ничем не торговали, вот в чём дело… Мы боялись вытащить нашу проклятую банку. Когда я говорил:
— Ну, мама, давай сейчас…
Она оглядывалась:
— О нет, здесь что-то слишком много народу.
Когда она предлагала:
— Ну, Яша, может быть, здесь?
Я не решался:
— Потом, подальше… Вон там…
Наконец мама набралась храбрости и обратилась к одной старухе:
— Бабушка, вам ландрину не надо?
— Чого? — переспросила старуха.
— Ландрину… Ну, монпансье, понимаете? — сказала мама.
— Чого? Чого? — заинтересовалась старуха. Мама стала было объяснять ей, что такое монпансье, но толпа их разъединила.
— Нет, Яша, я не могу, попробуй ты, — призналась мама.
Я взял кошёлку и хотел было вытащить банку, как вдруг увидел неподалёку товарищей из Гохупромаса. Я бросился в сторону:
— Мама, пойдём отсюда, там знакомые…
Мы спрятались в толпе. Потом я сказал:
— Знаешь, мама, давай лучше, может, завтра, а? С утра, может, меньше народу будет, а?
Ох, как она обрадовалась:
— Правда, сынок, давай завтра. Нечего спешить… не испортится.
Мы подхватили нашу кошёлку и, протискиваясь сквозь толпу спекулянтов и мешочников, поспешили домой, к детям, к родному Чеботарскому въезду.
