Вдруг хижина с грохотом и треском рухнула, причем из груды обломков взвился кверху столб пламени.
— А что я говорил! — воскликнул Финкель. — Сам Господь не желает, чтобы я помог итальянцам. Лучше я поскорей увезу эту красавицу, а то еще кто-нибудь явится сюда и обвинит меня в поджоге. Много ли нужно, чтобы обвинить несчастного еврея, хотя бы он и был невиновен, как новорожденный младенец.
Илиас Финкель стегнул клячу и медленно поехал на своей телеге, где лежала Лора, по направлению к Праге.
День близился к концу. После захода солнца, как только взошла луна, вдоль берега реки Влтавы медленно подвигался вперед маленький отряд. Он состоял из пяти мужчин и одной женщины. Они направлялись туда, где еще недавно стояла хижина итальянцев. Шли они молча, и лица их были глубоко печальны. То был Лейхтвейс со своими товарищами. Рядом с Лейхтвейсом шли Рорбек и Бруно; последний пытался утешить своего начальника. Дальше шел Зигрист, ведя под руку плачущую Елизавету; Отто замыкал шествие. Разбойники шли к могиле той, с которой они еще так недавно делили горе и радость, к могиле горячо любимой Лоры, жены атамана.
Сдав королю отобранные у раненого австрийского офицера бумаги, Лейхтвейс разыскал своих товарищей и со слезами на глазах сообщил им, что Лоры нет более в живых. Разбойники пришли в ужас от всего того, что пережил Лейхтвейс в Праге; все они ужаснулись при вести о смерти Лоры. Они упросили Лейхтвейса проводить их к могиле Лоры, чтобы в последний раз поклониться ее праху. Лейхтвейс дал свое согласие. За несколько часов до этого они пустились в путь и теперь уже приближались к тому месту, где на берегу реки высилась ивовая роща. Лейхтвейс остановился и указал на заливчик.
— Вот в этом месте, — воскликнул он, — я вместе с Лорой погрузился в воду в ту минуту, когда мне казалось, что мы уже спасены! Вот здесь были раскинуты сети, в которых я запутался, а там вон находится хижина.
Лейхтвейс в изумлении оглянулся: он искал глазами хижину итальянцев и не находил ее. Он увидел груду дымящихся развалин, из которых то и дело вырывались языки пламени.
— Боже милостивый! — воскликнул Лейхтвейс. — Что за ужасные времена! Сегодня утром здесь стояла хижина, единственная, которую до сих пор пощадили, а теперь и она сделалась жертвой пушечных ядер. Куда же девался итальянец со своей женой? Сгорели ли они, или успели бежать? Остается благодарить Бога, что я вовремя успел похоронить Лору, а не оставил ее в доме, иначе тело ее, пожалуй, было бы разорвано на куски осколками снарядов.
