— Сказал.
— Можно ли любить женщину, Юра, и предлагать ей такую вещь? Я не знаю, почему я тебя не волную… Мой муж, допустим, мужик и подонок, но я ничего подобного от него не слышала… Это же, Юра, пойми меня правильно — зверство. Как ты мог такое предложить мне, Юра?
— Прости, — сказал Богаткин.
— И ты своей жене тоже такое предлагаешь?
— Она сама просит, — честно ответил Богаткин.
Озадаченная, Лидия Ивановна снова погрузилась в воду.
— Чудовищно… — пробормотала она. — А мы всегда в темноте, совестясь… Мой муж вообще человек стыдливый, на пляже стесняется переодеться. Ходит, ищет кусты погуще…
— Монах, — засмеялся Богаткин.
— Нет, в этом смысле он чистый человек… Ты себе не представляешь, как ты меня унизил!
Она заплакала.
— Ты меня любишь?
Богаткин помедлил с ответом.
— Почему ты молчишь?
Богаткин молчал.
— Юра, ты меня любишь?
— Прости, — сказал Богаткин. — Я тебя не люблю.
Лидия Ивановна перестала плакать.
— Уходи. Немедленно, — сказала она мертвым голосом.
Богаткин с шумом встал из воды, пряча стыд в горсти, как детскую соску-пустышку.
Проскакал с песней подполковник Сайтанов.
Прошел Федот Губернаторов, положительный персонаж моего романа.
Прошли Шверник и Шварцман.
Прошел и Глинка. Коварный тип.
Промчалась Бондаренко. Метнула на ходу:
— Усова не видели?
Прошла Сайтанова с припухшими железами.
— Ну, что, вставил ей? — спросил Арутюнов, все еще пахнущий лещом и пивом.
— Вставил, — сказал Богаткин.
— Ну, и как? — поинтересовался миниатюрный Харкевич.
— Кричала, — сказал Богаткин.
— Это хорошо, — одобрил Арутюнов.
— А где ваш друг Жданов? — спросил Богаткин.
— Отравился, — ответили Харкевич и Арутюнов.
Прошел отравившийся Жданов.
Богаткин оглушительно чихнул.
«Любопытная вещь, — подумал Богаткин, сморкаясь. — С виду Лидия Ивановна такая интеллигентная, такая деликатная женщина, а в жопе у нее растут густые черные волосы…»
— Парадокс, — прошептал Богаткин. Он был простужен и меланхоличен.
1978 год
