Город распространяется, как эпидемия, душит и разоряет исторический центр, переиначивает все на своем пути, загаживает парки и скверы. А что, порой участливо думается мне, если городское управление сбилось с ног, пытаясь создать новую точную карту, и не потому не издает, что остерегается, а потому, что не хватает землемеров, картографов, рулеток и другой техники?
В общем, знание о городе держится на шатком опыте многолетних перемещений и наблюдательности, которая, впрочем, ослабляется различными жизненными обстоятельствами. С прискорбием сужу по себе. Нет, я отдаю себе отчет в том, что город обязан отправлять различные неприятные с точки зрения приличия функции: хоронить своих мертвецов, призирать в надежных местах калек и уродцев, содействовать успехам канализации и вывозу мусора. Как лояльный горожанин я морально поддерживаю эти мероприятия. Раньше, на старинных картах, кладбища нашего города обозначались зелеными массивами с мелкими черными крестиками. Теперь городское управление решило замаскировать городские кладбища. Благоразумное решение! Кладбища сами по себе превратились в стратегические объекты, поскольку население призвано всеми силами отвлекаться от мыслей о смерти. Напоминание о смерти нам совсем не к лицу.
Вот почему я хотел бы сигнализировать о явлениях прямо противоположного порядка, которые никак не учтены, в списках городских служб не значатся.
Есть в нашем городе, что называется, забытые части города, состоящие из домов, имеющих вид запущенный и полуживой, однако обильно заселенных. Что это за жильцы, каков род их жизнедеятельности, сказать затруднительно, я в таких домах не гощу. Знаю, правда, что на лестницах сохраняются многолетние запахи, и уцелевшая пожарная каланча, увенчанная диковинным двуусым шпилем, господствует над всей этой территорией.
Повторяю, я очутился там по прихоти водителя такси, который, ссылаясь на чрезмерную загруженность основных магистралей, предложил мне избрать этот маршрут. Я не нашелся, что возразить. Мы свернули с оживленной улицы и покатили по неширокой мостовой, сагиттально разорванной двумя парами трамвайных рельсов.
День выдался серый, ветреный, скорее всего осенний.
Я был занят своими мыслями и машинально смотрел в окно, не испытывая никакого отношения к проезжему пространству. В сущности, я достаточно равнодушен к архитектуре, и меня с самого детства трудно испугать уродством городского пейзажа.
В этой части города нет ни затейливых ресторанов, ни авангардных театров, ни прочих аттракционов. Здешние лавки на редкость скупы товарами. В них есть ровно столько, чтобы возразить на вражеское утверждение, будто мы голодны и необуты. Машина принялась нелепо стучать по мостовой, и мне сдалось, что мостовая мощена булыжником. Должно быть, водитель придерживался схожего мнения, хотя на его лице возникло смутное недоумение. Нас обогнал черный фургон и просигналил. Люди, сидевшие в нем, делали малопонятные знаки. Водитель немедленно затормозил. Что-то заскрежетало.
