Этим они безотчетно заполняли какую-то брешь, какую-то пропасть, какую-то пустоту. По вечерам он бывал порой так измотан работой, непрестанной борьбой за расширение своей клиентуры, что его едва хватало на то, чтобы просмотреть газету, бездумно посидеть у телевизора, полистать детективный роман; на чтение специальной медицинской литературы, а тем более на живопись, которой он как дилетант увлекался в юности, сил уже не хватало. Жена его была молода и красива, но именно лишь молода и красива, и смотрела на обязанности супруги и домашней хозяйки как на некое хобби, выполняя их, впрочем, с изяществом и обаянием. Настоящего дела у нее не было; за газоном ухаживал инвалид-садовник, хозяйство вела экономка, которую она в кругу своих подруг величала домоправительницей, не вкладывая в этот титул шутливого смысла.
Детей у них не было.
Хотя они никогда не ссорились, оба чувствовали пустоту, в которой проходили их дни и недели, оба опасались, что придет час и окажется, что вся их жизнь уже растрачена. Чтобы избавиться от этого ощущения, доктор Маран еще больше погружался в работу, еще чаще и дольше, чем прежде, совещался со своим консультантом по налоговым делам. Словно предприниматель, он усматривал рост своего собственного значения в росте доходов от своей практики. А жену его охватила мания приобретательства: она покупала всяческие модные вещи для себя и для дома и без раздумья выбрасывала их, как только находила еще более модные. Впрочем, в какой-то степени бесполезная эта деятельность оправдывалась: гостями дома бывали влиятельнейшие пациенты и авторитетнейшие коллеги с женами и успех, представленный столь наглядно, сказывался на новых успехах Марана, чья - не вполне заслуженная - слава доставляла ему платежеспособных пациентов.
Так продолжалось бы, возможно, до бесконечности, ибо Маран уже подумывал о частной клинике в импозантном Бернеке, вернее, где-нибудь в его окрестностях. Сообщение с ними благодаря автостраде было удобное, и он мог рассчитывать на хорошую практику. Так, пожалуй, и вышло бы, не появись в этих краях Брумерус.
Он сидел тогда за столиком, который Маран заказал для себя и жены. Когда официант провел их туда, у Марана испортилось настроение, но Брумерус выразил готовность ретироваться с такой светской любезностью, что врачу ничего не оставалось, как настоять на участии Брумеруса в их маленьком пиршестве.
И вскоре испорченного настроения как не бывало: Брумерус оказался блестящим собеседником с неистощимым запасом веселых анекдотов.
