Машины прорычали возле наших голов. Редкая жижица брызнула в лицо. Отползаем все дальше и дальше от шоссе и, как перекати-поле, скатываемся под откос. Переждали, пока затих шум автоколонны, поднялась, вытерли руки о слежавшуюся траву. Здесь же, разделившись на две группы, и распрощались. Я оказался с Виктором и Сашей. Ныряем в туманную мглу - и что есть мочи бежим. Скорее, скорее от страшного места!
Сзади ковыляет Саша, рвет на себе ворот куртки, приседает, крепко обхватывает деревья и тяжело стонет: "Не могу...".
Свалились и мы от давящей усталости. В голове, кажется, колотят сто молотков. Лежу лицом на мягкой, мокрой земле, устланной осенней листвой. И словно сквозь сон, сквозь горячий звон услышал с неподдельной явью близкий, знакомый голос: "Держись, Иван, ты нам очень нужен".
Я тотчас узнал его: это был голос командира эскадрильи...
Голодные, изможденные, с воспаленными ранами, брели мы ночами на восток, ориентируясь по туманной россыпи звезд. А дороге нет ни конца, ни края...
Мне очень плохо. Прикладываю холодную землю к правой височной области головы, чтобы хоть как-то снять боль. А Саше стало еще хуже: у него началась гангрена.
- Хватит, хлопцы, со мной мучиться. Идите сами, а меня оставьте.
- Потерпи, Сашок, потерпи, друже...
Мы несли его по очереди. Так на наших плечах он и умер. Вырыли заостренными палками неглубокую могилу в ложбине между двух берез, похоронили товарища, постояли в горестном молчании и снова побрели дальше.
С рассветом спрятались в глубокой балке. Одна за другой гасли бледные звезды, а над верхушками деревьев гомонило воронье. Издали доносилась стрельба, с гулким треском взрывались снаряды.
Отощали с Виктором порядком, еле волокли ноги. Жевали на ходу траву, от нее во рту оставалась только горечь.
Подошли к какому-то селу, остановились у крайней хаты с новым плетнем. Вдоль него тянулись увядшие смородиновые кусты, дальше, на взрыхленной земле, зеленели кучи ботвы. И вдруг остервенело залаяла собака, бряцнула цепь. Спину сразу охватил озноб: думалось, что дворнягу слышит вся округа.
Скрипнула дверь, и здоровый усатый дядько, в синих подтяжках, грубо цыкнул на дворнягу, и та заскулила, смолкла, лениво потянула цепь к будке. Виктор прилег у дерева, а я окликнул дядьку на крыльце:
- Не найдется ли у вас хлеба, землячок?
Он долго рассматривал меня, приложив руку козырьком к глазам, потом засуетился и ответил:
- Как же не найдется! Сейчас вынесу. Подожди...
