Телефона здесь, по-видимому, тоже не было.
– Это ваша квартира? – спросил Петя.
– Снимаю,- отозвалась Настя и криво ухмыльнулась своими плохими зубами. – Располагайтесь.
Они выпили пиво и буднично совокупились на полу, на матрасе. Без одежды она казалась еще более худой, почти истощенной, вместо грудей висели пустые бледные мешочки в голубых прожилках. После их безрадостного соединения она села, прислонившись к стене, закурила.
И опять начала говорить, по-прежнему обращаясь к своему теперь уже любовнику церемонно, на вы.
– Знаете, Петенька, совсем не нужно дожидаться старости, болезней, бедности, чтобы оказаться загнанной в угол. А ведь только загнанный в угол человек становится самим собой. И начинает думать о смерти.
Даже не думать, но мечтать. Знаете, почему? Очень просто, мечта о смерти связана с мечтой о вечности. О рае. О бессмертии души… Вы верующий?
– Я – крещеный, – уклончиво сказал Петя.
– А я не верую, – употребила она опять устарелый оборот. – Вам неинтересно? Вы хотите уйти, так ведь?
Это было правдой, Пете ничего так не хотелось сейчас, как сбежать.
Очень уж бесприютно ему показалось в этом заметенном далеком районе, в холодной, пустой квартире, рядом с этой нервной худой незнакомой женщиной с плохими зубами. И родительский дом, в котором он так томился последнее время, показался ему теплым, надежным островом. И горячий душ, и знакомые книжки, и привычная старенькая, чуть не трофейная еще, портативная пишущая машинка, которую ему подарил отец по случаю окончания им девятого класса. И даже его уютное невинное сочинительство по ночам, в одиночестве при свете настольной лампы, когда так томительно и сладко отчего-то прислушиваться к далеким звукам поздних поездов, идущих по Киевской дороге.
– Идите, идите, Петенька, я тоже устала. А как соскучитесь – заглядывайте, я ведь почти всегда дома. Позвоните только сперва – у соседей есть телефон, они хорошие ребята, разрешают иногда пользоваться… – И нацарапала телефон на клочке. – А на меня внимания не обращайте! – крикнула Настя уже ему в спину. – Что-то нашло, наверное это весеннее обострение…
Петя водворился домой и долго оттирал под душем губы от никотинных поцелуев. Но уже через пару дней Петю охватило знакомое настроение неприкаянности и сиротства. Он смотрел на своих домашних и удивлялся, как может резвиться двенадцатилетняя Лиза, для которой он еще недавно делал домашнюю стенную газету: девизом на месте
пролетарии всех стран, соединяйтесь стояла строка такой судьбе и сам не рад несовершеннолетний гад. Как может беспечно шутить отец, игриво укоряющей матушку за ужином: мол, когда он жил с княгиней Эн-Эн, та никогда серебряные ложки в ломбард не носила. Они пребывали будто в другом мире, и им было невдомек, что происходит с их братом и сыном.
