— Говорят, вы материалы на дачу приобретали не совсем законными… э-э… так сказать, путями…
Вытащил из сейфа бумажный ворох, шваркнул на стол:
— Н-на-а!
Все куплено. За все заплачено. Чист, ребята.
— Н-да. Еще сведения, э-э… приписки… План, незаконная премия, то, се…
Из того же сейфа бумагу — хоп!
— Н-на!
Постановление директивного органа: в целях обеспечения… выполнения… перевыполнения… руководствуясь…
— ?!!
— Я солдат. Сказали — делаю.
Попробуй возьми! Чист. Чист.
Ушел. Но нагадил напоследок, испортил настроение:
— Не радуйтесь. Я, знаете, э, цепкий. И до вас все равно доберусь, докопаюсь.
Если до тебя раньше не доберутся. Кто ты? Букашка возомнившая. А Илья Иванович? Ого-го-о! Ну-ка, Галочка, соедини с самим управляющим трестом.
— Не дают работать. Травят. Дезорганизуют производство. Коллектив просит оградить.
— Да. Да. Да. Продолжайте работать. И, в душу твою бога мать, чтобы послезавтра нулевка на шестидесятом доме была готова!
Тон давал чувствовать: силы по ограждению будут задействованы немалые.
— Только так!
Илья Иванович Муромцев лежал на широкой кровати из мореного дуба, а за окном все кто-то посвистывал, посвистывал так затейливо. Потом взошла весенняя луна, сквозь шторки проникла в комнату. Начальник СМУ встал, распахнул окно. Стало свежо, знобко. Свет залил все кругом. Вдали виднелся забор, ограждающий новый объект, который предстояло возвести доблестному коллективу, возглавляемому им. Колдовские, причудливые изгибы забора, холмы на месте предполагаемого фундамента. Мельтешит около будки какая-то фигурка. И не похоже, что сторожит. Так… шляется. А кто позволил? Ведь было же ясно предписано: распределить в бригаде дежурства и оставаться на ночь. И вот, пожалуйста… Хоть все разворуй. Так где же сторож-то? Небось напился пьяный и дрыхнет себе в будке. Н-ну, работнички… Вот и поруководи такими. Не вылезешь из инфарктов и выговоров.
«Надо разобраться!» — вдруг решил он. Все равно первый сон перебит, теперь долго не уснуть, а прогуляться по такой погоде совсем невредно. Быстро оделся, прошел мимо двери, за которой все еще бесились девки, и вышел.
Отодвинул доску в заборе и проник на стройку. По четко обозначенной луной дорожке двинулся к будке. Гражданка пожилого возраста стояла около нее, с собачкой на поводке. Муромцев боялся собак, особенно ночных; пуделек, словно бы почуяв это, не залаял, лишь обнюхал ноги остановившегося рядом с хозяйкой человека и потерся об них, как кот.
