– Я отдала свои. Я не взяла их у мамы. И не тысячу баков.
– Я больше не буду… – Он пытается броситься ко мне на шею.
– Почему ты не будешь? Почему ты так легко отказываешься от любых своих поступков. Я сейчас не так зла, как была тогда, когда ты обидел нищего. Просто без спросу брать нельзя, да еще такие большие деньги…
– Тыща баксов? Да у нас в классе ребята приносят и побольше.
– Но, наверное, им дают родители.
– Фигушки. Ребята сами берут.
– И потом об этом рассказывают.
– А что такого. Валяются несчитанные, где попало, вот ребята и берут.
Действительно, какая-то тысяча долларов. Честный пенсионер живет на такие деньги целый год.
Не нравятся мне Кирюшины соученики, но не срывать же его из школы. Совсем не обязательно, что в дармовой государственной соученики будут другие. Может, еще и похуже этих, как-никак присмотренных.
Я решаю пристроить Кирюшу в какой-нибудь кружок, потому что именно в кружке моя дочь, например, получила будущую профессию. И не только профессию, все ее лучшие подруги были из кружка ИЗО, а вовсе не из школы.
Но оказывается, теперь и с кружками вовсе не так просто. Везде надо платить, а потому детские коллективы будут такие же, как в платной школе.
Да и что говорить о кружках, если я еще не знаю, что нравится Кирюше, к чему у него способности.
Пока суд да дело, мы с ним то поем, то пляшем, то рисуем. Вместе со мной он с удовольствием занимается чем угодно, но без меня не станет ни петь, ни плясать, ни рисовать, это совершенно очевидно.
Я мучительно ломала голову, выискивая Кирюшины таланты и пристрастия, а он вдруг совершенно неожиданно говорит мне:
– Я сочинил стих. Хочу быть писателем.
Картинка называется «Не ждали».
О нет, я не смеюсь. Как говорят, чем бы дитя ни тешилось…
– Читай.
И он читает:
– Жила-была на свете
Попрыгунья Стрекоза.
Из семейства четверокрылых
Была она.
Зима к ней подобралась
И вдарила в глаза.
Почти лишилась зренья
Попрыгунья Стрекоза.
И к Муравью однажды
Стрекозочка ползет.
«Спаси меня, братишка», –
Такую речь ведет.
И Муравей сказал ей:
"Вали-ка ты в торчки
И в магазине «Оптика»
Купи себе очки".
Очки она купила,
Надела их на хвост,
Но ничего не видит.
Знать, Муравей – прохвост.
К нему опять Стрекозка
Ползет от всей души.
А Муравей жестокий:
«Пойди-ка попляши!»
Молодое дарование смотрело на меня сияющими от поэтического восторга глазами и ждало оваций.
По-доброму, надо было спустить ему штанишки и долго лупить, приговаривая: «Не пиши! Не пиши!»
Но я не стала обманывать его ожиданий и похвалила:
