Письмо оказалось довольно объемистым, такие обычно приходят из редакций, когда тебе возвращают не очень длинный рассказ. Но обратного адреса не было. Я засунула письмо в сумку. Оно взволновало меня: помятое, не очень чистое. Явно не из Питера и не из Москвы. А в другие города я ничего не отсылала. Тревожное письмо. Такое ощущение, что оно плыло, летело, ехало, а потом самостоятельно дотопало до моего ящика. Скрывая тревогу, я пошла за Яной к ее машине.
На новом месте я спала хорошо. Так хорошо, что проснулась без десяти одиннадцать. Ничего себе! С другой стороны, это был показатель того, что в моем новом жилище все было чисто. В первую минуту, как проснулась, я вообще подумала, что нахожусь дома. Те же книги (при совдепии все хорошие книги были на счету) смотрели на меня со стеллажей – этого было достаточно для прекрасного самочувствия.
– Вы почему меня не разбудили?! – ворвалась я на кухню.
– С какой стати? В школу я Кирюшу отвожу сама, зачем вам рано вставать? Мы же легли вчера часа в два…
– А как же вы сами?
– Я сплю днем. Знаете, приучила себя к этому. Эти вечерние тусовки, сами понимаете. А выглядеть надо хорошо.
Она быстро, но не суетливо поставила передо мной завтрак: омлет с помидорами и сыром, бутерброд с ветчиной, помидор, огурец и роскошный желтый перчик. (Если бы я была богатой, я бы питалась именно так).
– Шикарный омлет, – похвалила я. – Люблю омлеты, но не хватает терпения взбить их как надо.
– У меня миксер.
Поразительная женщина. Она была напрочь лишена того порока, который я вдруг обнаружила в людях на старости лет. Впрочем, этот порок мог быть и чем-то новеньким. Дело в том, что во всех местах, где я пыталась пристроиться, от школы до торговли косметикой, все служащие почему-то пытались доказать, какие они работяги. Суета, озабоченный вид, на лбу символ «Я работаю». Та математичка, которая не могла доходчиво объяснить детям теорему Пифагора, все время была занята. Устраивала кабинет, делала какие-то приборы, выступала на педсоветах. Лишь учить ей было некогда.
Что-то не припомню такой суеты на заводе, где я работала в молодости. Там суетились только партийные и комсомольские вожди да профсоюзные придурки, за что народ над ними смеялся.
Яна же делали все быстро и четко, а потом спокойно беседовала, будто она бездельница, будто все вокруг нее делалось само собой.
– Вас мама учила готовить?
– Ма-ма? Ма-ма? – Она могла не продолжать, хотя мне были интересны причины, почему мама ничему ее не научила. (Ее тон был именно такой: мама не научила не только готовить, да знали бы вы мою маму, да вы что, с печки свалились?) – Может быть, когда-нибудь вы увидите мою маму… – сказала Яна, угадав мое любопытство. – Это такая артистическая натура! А у вас есть дети?
