Нет, не жалко мне тебя, Громов. Мое наказание для тебя детский лепет по сравнению с тем, как ты уже наказан.
И сидели мы так еще часа полтора. Мои рыбочки, Галочка с Элечкой, в отличие от Нелли в металлических колготках не веселились. Ну а я бередил их раны.
– И это все, на что способен ваш Сэм, девочки?
– Но он никогда себе этого не позволял…
– Чего – этого?
– Ну такого. Он ей розы ведрами дарил.
– А вы верите в розы?
– Если не для нас, то верим.
– Ах вы ж мои падшие. А я вот на розы ведрами никогда не был способен.
– И правильно!
– Но красиво… – прошептала Элечка.
– А не кажется вам, что слишком красиво?
– Ну... это же мы не о себе… Люсьена стоила роз. Он так ее любил. Еще вчера мы тут были и сами видели…
Потом я весьма ненавязчиво выспросил их, как тут положено себя вести, кому сколько давать на чай и не в претензии ли они на меня, что я не нуждаюсь в их любви и ласке.
На меня посмотрели такими глазами, что я понял: если разведусь со Светкой, то и у меня есть шанс стать первым парнем на деревне.
Громов уходил вместе с Нелли и Леонидом.
Я потащился за ними, нужно же знать, что они намерены делать дальше – продолжить пьянку или расстаться. На мое счастье они расстались.
Я знал, что Сакен с Розой увидят нас, поэтому пошел за Громовым след в след. Выждал в парадной минут пять и поднялся к его квартире.
Позвонил я резко и нахально. Наверное, именно так обычно звонила Люсьена, потому что Громов крикнул из-за двери:
– Пойди проспись!
– Ну что вы, еще детское время.
Он резко открыл дверь.
– Что надо, мужик?
– Побазарить.
Его такой ответ почему-то устроил, и он дал мне войти.
– Я тебя где-то видел.
– В кабаке.
– А чего ж не базарил в кабаке?
– Не люблю красных пиджаков.
Он не боялся, вот ведь что странно. Ведь было же очевидно, что я с непростым разговором, да и в кабаке, наверное, оказался не случайно. Должен же он понимать, что совершил преступление и возмездие может войти именно так, как вошел я.
– Так что ты хотел?
– Привет от Князева.
Он молча смотрел, как я снимаю плащ, потом повернулся спиной и пошел в комнату. Я прошел за ним.
– От Князева, говоришь? А я думал, его давно урыли.
– С какой стати?
– Больно борзой. А с другой стороны, по теперешним временам, недостаточно.
Я нарочно молчал, выжидая, пока этот дурак выскажется. Авось проговорится. Да и по роли мне это больше подходило – крутые обычно не болтают попусту.
Я давал ему возможность рассмотреть себя, особенно татуировку на пальцах, которую когда-то мне пришлось сделать для опасной внедренки. Сам же я рассматривал громовскую берлогу.
