— Вообрази только! — сказал он. — Ни одно человеческое существо никогда не видело мозга Дженнифер. Ты и я — первые. Маэстро, туш!
И он снял верхушку черепа. Мне приходилось видеть человеческий мозг. Я их видел много, плавающих в формалине в лабораторных банках. Но этого мгновения мне не забыть никогда. Аристотель считал, что мозг служит для охлаждения крови, а думает человек сердцем. Рене Декарт описывал мозг как насос, качающий нервную жидкость. Его сравнивали с часами, с телефонным коммутатором, с компьютером, — но механизм мозга неизмеримо сложнее любого аналога. Теоретик Лайолл Уотсон писал, что если бы мозг был настолько прост, что мы могли бы понять его, то мы были бы настолько просты, что не сумели бы этого сделать. И вот источник всех этих теорий и спекуляций лежал передо мной — плотная серая масса, похожая по форме на ядро грецкого ореха.
Брайен посмотрел на меня и кивнул головой в сторону Дженнифер. Я снова обхватил ладонями ее лицо, и Брайен извлек мозг из головы. Он постоял немного, взвешивая его на руках, а затем передал мне. Мозг был тяжелый. Брайен прервал молчание.
— Я тоже не верю этому, — сказал он.
Я улыбнулся в ответ, положил мозг на стол, сел на свой стул и скрестил руки на груди. Нетрудно было провести различие между Дженнифер и фунтами плоти на анатомическом столе передо мной. Не требовалось огромных усилий воображения, чтобы представить, как ее тело перестало функционировать, когда сердце прекратило подачу кислорода и питательной крови ко всем тканям, и что именно этот мозг регулировал все системы, которые оживляли тело.
Но личность определяется не телом. Джениифер прожила около сорока лет. Пятнадцать тысяч дней сознания. Двадцать один миллион минут бытия Дженнифер. Один миллиард триста миллионов мгновений уникального опыта — для нее, и ни для какого другого живого существа, ибо никто другой, только Дженнифер занимала свое пространство и пережила свою историю. В момент ее смерти каждое из событий, совокупностью которых и была Дженнифер, жило в форме памяти. Подобно тому, как мы с Брайеном видели ее мозг, она тоже, несомненно, видела такие вещи, которых никто другой не видел. Она переживала эмоции, догадки, вспышки творчества. Она переживала радость и тоску так, как только Дженнифер могла их переживать. Трудно было поверить, что все то, что было Дженнифер, было утрачено, погибло, потому что этот предмет, лежащий предо мной, больше не работает.
