Стихи 1930 — 1937 | страница 5



Мне в своей первобытной красе.

Уведи меня в ночь, где течет Енисей

И сосна до звезды достает,

Потому что не волк я по крови своей

И меня только равный убьет.

17–28 марта 1931.

* * *

Жил Александр Герцович,

Еврейский музыкант, —

Он Шуберта наверчивал,

Как чистый бриллиант.

И всласть, с утра до вечера,

Заученную вхруст,

Одну сонату вечную

Твердил он наизусть…

Что, Александр Герцович,

На улице темно?

Брось, Александр Скерцович, —

Чего там? Все равно!

Пускай там итальяночка,

Покуда снег хрустит,

На узеньких на саночках

За Шубертом летит:

Нам с музыкой-голубою

Не страшно умереть,

А там — вороньей шубою

На вешалке висеть…

Все, Александр Сердцевич,

Заверчено давно.

Брось, Александр Скерцевич,

Чего там! Все равно!

27 марта 1931.

* * *

Нет, не спрятаться мне от великой муры

За извозчичью спину — Москву,

Я трамвайная вишенка страшной поры

И не знаю, зачем я живу.

Мы с тобою поедем на «А» и на «Б»

Посмотреть, кто скорее умрет,

А она то сжимается, как воробей,

То растет, как воздушный пирог.

И едва успевает грозить из дупла —

Ты как хочешь, а я не рискну!

У кого под перчаткой не хватит тепла,

Чтоб объехать всю курву Москву.

Апрель 1931

* * *

Я с дымящей лучиной вхожу

К шестипалой неправде в избу:

— Дай-ка я на тебя погляжу,

Ведь лежать мне в сосновом гробу.

А она мне соленых грибков

Вынимает в горшке из-под нар,

А она из ребячьих пупков

Подает мне горячий отвар.

— Захочу, — говорит, — дам еще… —

Ну, а я не дышу, сам не рад.

Шасть к порогу — куда там — в плечо

Уцепилась и тащит назад.

Тишь да глушь у нее, вошь да мша, —

Полуспаленка, полутюрьма…

— Ничего, хороша, хороша…

Я и сам ведь такой же, кума.

4 апр. 1931. Москва

* * *

Я пью за военные астры, за все, чем корили меня,

За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня.

За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин,

За розу в кабине ролс — ройса, за масло парижских картин.

Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,

За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин.

Я пью, но еще не придумал — из двух выбираю одно:

Веселое асти — спуманте иль папского замка вино.

11 апреля 1931


РОЯЛЬ

Как парламент, жующий фронду,

Вяло дышит огромный зал —

Не идет Гора на Жиронду,

И не крепнет сословий вал.

Оскорбленный и оскорбитель,

Не звучит рояль-Голиаф —

Звуколюбец, душемутитель,

Мирабо фортепьянных прав.

Разве руки мои — кувалды?

Десять пальцев — мой табунок!

И вскочил, отряхая фалды,

Мастер Генрих — конек-горбунок.

Не прелюды он и не вальсы

И не Листа листал листы —

В нем лились и переливались

Волны внутренней правоты.