— Вряд ли наша беседа затянется, — успокоил его Роджер.
Мисс Эйкерс?
Он вошел в прихожую.
Скорее это был крохотный коридорчик, из которого вели три двери. Одна была распахнута, виднелось более ярко освещенное помещение. Свет струился со стен, сплошь увешанных плакатами и лозунгами, в большинстве своем необыкновенно яркими, рисунки были примитивными, как если бы их выполняли дети. На одной из стен были прикреплены полки, на которых пачками были сложены листовки.
— Мм-ээ… мы можем перейти в мою личную комнату, — сказал нервничая Вейт, — там удобнее, стулья и…
— Меня интересует как раз штаб вашей компании, — сказал Роджер, проходя в освещенную комнату. Она оказалась гораздо больше, чем он думал, причем все четыре стены были покрыты «наглядными пособиями». Преобладали красный и зеленый цвета.
Посредине стояли четыре, сдвинутых вместе, стола. Они были завалены стопками конвертов. Тут же лежали ручки и стояли чернильницы. Рядом — четыре стула. В конце комнаты перед окном находился письменный стол, на котором тоже громоздились бумаги и стояла серая портативная пишущая машинка.
— Похоже на избирательный участок, — весело сказал Роджер.
— Вы так считаете? — Вейт говорил невероятно осторожно. — Самое важное, что пока помещение говорит о неослабевающей деятельности, инспектор. Когда приходят добровольные помощники, им приятно видеть, что до них побывали здесь и другие и что стулья освободились специально для них, чтобы они могли тоже потрудиться. Вам многое известно о… о моей Компании, инспектор? Я, нет, я не должен садиться на своего излюбленного конька, ведь у вас ко мне, наверное, имеется дело, не так ли? Чем могу быть полезен?
Роджер все еще оглядывался.
— Много ли из тех, кто помогал вам в прежние времена, остались вплоть до настоящего времени?
— Э-э? Ах, старые помощники? Ну, их человека два-три. Может быть, вы не знаете, что я начал в Лигейте, а это далековато отсюда. Несколько человек перебралось поближе, они приходят регулярно, но должен сознаться, что поддержка общественности весьма незначительна, можно сказать, что практически она равна нулю.
Роджер изучал своего собеседника и одновременно давал ему время прийти в себя.
Человек менялся буквально на глазах. На его детски-округлой физиономии появилось нетерпеливое выражение, как будто он очень хотел, чтобы Роджер выслушал его.
Он ухватился за лацканы своего пиджака, вся его поза напоминала оратора на митинге. Впечатление было странное: он вызывал к себе сострадание и одновременно уважение. Голос у него постепенно крепнул и густел.
