Ирина долгим взглядом посмотрела на Нестерова:
— Вы это искренне говорите? Да вы просто нашли прекрасный повод расслабиться! Война — это всего лишь повод. Можно не бриться. Можно быть грязным. Можно сквернословить. Лакать спирт — да ради бога! Все можно! Война ведь! Но ведь ваша истинная суть остается прежней, без каких-либо поправок на войну. Вы хотите влюбиться, хотите быть любимым, вам опротивела форма, оружие и бронетранспортер. Вы живете бесконечным ожиданием того светлого дня, когда Афган останется позади. Вы закрываете глаза и видите любимую женщину, которая сначала снизу, а потом сверху…
— Ирина, вы вгоняете меня в краску.
— А вы не изображайте из себя зачерствевшего мужлана, для которого война стала родной матерью. Вам этот образ не идет. На самом деле вы хрупкий юноша, робкий, стеснительный, который не знает, что надо делать в первую очередь — вручать девушке цветы, а потом целовать или наоборот. И какой вам еще матрас, милый мой мальчик! Вы же девственник, вы же святой!
— А вы дура, — процедил Нестеров сквозь зубы и плеснул себе в кружку спирта.
— Эй, эй! Ребята! — заволновался Ашот. — Вас куда-то не туда понесло!
— Может, я и дура. Но вы — святой мальчик. Я, между прочим, старше вас, — произнесла Ирина и вдруг рассмеялась: — Представляете, Воблин сегодня предложил мне выйти за него замуж.
— Я это предвидел! — взвыл Ашот.
— И что, вы думаете, я ему ответила?
— «Пошел вон, старый козел!» — выдал версию Ашот.
— Неправильно. Я согласилась.
Нестеров, скрестив руки на груди, подозрительно посмотрел на девушку:
— Согласилась? Ты согласилась выйти за него замуж?
Он даже сам не заметил, как перешел на «ты».
— Да, согласилась. Правда, Воблин тотчас поправился. Я, мол, хочу пожениться понарошку, на один год, пока я тут служу. Создать, так сказать, временную боевую семью… Кто бы видел, как я хохотала! Вот напугала мужика! Он даже заикаться начал!
Ирина молчала и сосредоточенно раскатывала в руке хлебный мякиш.
— Вы не обращайте на меня внимания, — сказала она, когда пауза затянулась. — Я, наверное, испортила вам настроение? На меня иногда находит такое. Хочется выговориться. Причем рассказать о себе самое затаенное, глубоко спрятанное… Здесь это можно. Здесь это легко. Я выговорилась — ну и что? Завтра меня прибьет какой — нибудь душманский снайпер, и стыдно за свои слова уже никогда не будет. Полная свобода и раскрепощение!
Разговор больше не складывался. Пропев: «А-ап! И тигры заменщика съели», Вартанян откинулся на крохотную спинку стульчика, закурил «с позволения мадам» и стал с любопытством изучать профиль девушки, слабо освещенный зеленой башенной подсветкой.
