После хорошо разыгранной партии захотелось отблагодарить Панчихина, ведь это у него прошел он науку, так что теперь и сам мог поучить. Они сработались, и тем особенно был удобен Панчихин, что давно уже никуда не стремится — вышли годы, вышел запал, — он властвовал на своем посту и ценил, что к его советам прислушиваются. И еще в одной роли был он незаменим: при нем Евгений Степанович мог быть добрым, мог разрешать, в дальнейшем Панчихин отказывал. Так они и действовали: Усватов разрешал, Панчихин отказывал. Но тайной страстью Панчихина была его коллекция спичечных коробок, их у него было несколько тысяч, и из всех поездок, из заграничных командировок, благо там фирменные спички во всех гостиницах, сколько взял, столько еще положат, Евгений Степанович привозил ему целые наборы.
Он заказал чаю в кабинет. Было, правда, соображение: не затревожится ли старик, не перед пенсией ли его обласкивают? Перед пенсией, перед пенсией. Скоро будет перебирать свои спичечные коробочки, чего доброго напишет исследование о них. В той многоходовой комбинации, в результате которой предполагаемый зять Евгения Степановича (умница Ирина, там дело налаживается) получит должность в нашем посольстве в Таиланде (страну получше пока что вытянуть не удавалось, но и это неплохо для начала), в этой комбинации потребовалось для неустроенного молодого человека место Панчихина. Так при многовариантном обмене квартир не все участники знают друг друга и, уж конечно, не догадываются, кто в итоге будет ублаготворен больше всех, ради кого все приведено в движение. И Панчихин, деятельно помогая составить делегацию, не подозревал, что это его лебединая песня, что сам он приближает свою отставку, уход на покой.
Им подали три сорта печенья, в том числе обсыпанные крупной солью тоненькие крендельки-восьмерки, которые Панчихин любил.
— Под пиво бы, а, Василий Егорович? Как мыслишь?
— А вот угощу я вас как-нибудь, Евгений Степанович, подлещиком собственного копчения. На даче у нас речка…
Нет, не догадывается, не подозревает. Отхлебывая крепкий чай из стакана в подстаканнике, Евгений Степанович с интересом наблюдал. И что любопытно: самых проницательных поражает слепота, как только дело заходит о них самих. Потому-то с людьми и можно делать что угодно, до последнего момента не верят в худшее, а когда поверят, поздно уже, поздно что-либо изменить.
Блестел серебряный зачес Панчихина, несколько растрепавшийся к концу рабочего дня, пористый нос чуть раскраснелся от горячего чая, от приятной беседы.
