Я предложила гостю рюмочку ликера. М. вежливо отодвинул ее кончиками пальцев.
- Я не пью. Театр заменяет мне вино. Тонкий аромат кулис опьяняет сильнее, чем дорогой мускат.
Мы сидели рядом, беседуя о литературе, живописи, театре. Лотом с досадой вспомнили гениальных художников, умерших в безвестности и нищете.
- Се ля ви, - заметил Аркадий, переходя на французский язык.
И тут я внезапно прижала руку к его горящему лбу. Зигмунд Фрейд, где ты был в эту минуту?!..
Случилось то, чего мы надеялись избежать..."
Майор, присев на корточки, застегивал чемодан. Режиссер переносил вещи ближе к двери. Гена приподнимал узлы и коробки. То ли испытывал силу, то ли взвешивал груз. Они молчали, хоть и не чувствовали явной вражды. Даже радовались любому микроскопическому поводу к общению.
- А ну, подержи, - говорил майор, и Лосик с удовольствием давил на крышку чемодана.
- Дозвольте прикурить, - спрашивал, режиссер, и Куаьменко тотчас вынимал модную зажигалку...
- Машина ждет, - сказала Варя.
Малиновский нес кастрюлю с бурно разросшимся фикусом.
Среди вещей было немало удобных предметов: чемоданы, книги, внушительные по габаритам, но легкие тюки с бельем... Малиновский клял себя за то, что выбрал это гнусное чудовище, набитую землей эмали рованную емкость.
Сначала режиссер брезгливо тащил ее на весу. Затем он устал. Через две минуты ему стало нехорошо. А еще минуту спустя он почувствовал, что близок к инфаркту.
Вслед за ним Кузьменко и Лосик тащили сервант. На узких площадках они сдавленными голосами шептали:
- Так... На меня... Осторожно... Правей... Хорошо!
Мужчины сложили вещи на асфальт. Предметы выглядели убого. Стекла из шкафа были вынуты. Изношенный чемодан не отражал солнечных лучей. Картины Лосик прислонил к стене. Изнанка была в пыли. На ржавых гвоздях повисли узловатые веревки.
"Отличный мог бы выйти кадр, - думал режиссер. - Улица, голуби, трамваи и эти вещи на мостовой... О, как легко человеческое благополучие распадается на груду хлама..."
Трое мужчин поднимались вверх, читая смешные фамилии на латунных дощечках: "Блудиков, Заяц, Кронштейн..."
"Напоминает коллективный псевдоним, - отметил режиссер, - драматург Александр Крон-Штейн..."
- Меня холодильник смущает, - произнес Гена Лосик.
По утрам он разносил телеграммы. Стараясь заработать на карманные расходы, он часами бродил по дворам. В его представлении деньги были каким-то образом связаны с женщинами, а женщины интересовали Лосика чрезвычайно.
