Вещуны были телепатами и имелись почти в любой деревне. С их помощью вести изо всех поселений стекались в Центральный Дом стражи, находящийся в княжьем Дворе в столице Холмграде. Оттуда до самых до окраин расходились по стране княжьи распоряжения. Западный Дом, как и три прочих, держал связь с начальством в столице с помощью вещунов. Юты пользовались своими каналами.
Лес ловил обрывки мыслей соотечественников и тут же отбрасывал: не то, не то… Один мечтал о выпивке — подавай ему меда, да похмельней. Другой вспоминал минувшую ночь, проведенную с леснянкой, бывшей девицей. Третий… Четвертый… Пятый… Ага, вот что-то интересное. Бранились двое стражников.
Когда человек говорит, то мыслей у него нет. Так считается, потому что вещуны их не слышат. Зато могут слышать мысли в сторону (когда человек говорит одно, а думает другое) и мысли его молчащего собеседника.
«Болтай, болтай, — думал один. — Тебе легко болтать, ты сидел вчера в теплой сухой казарме, а я стоял снаружи, под дождем…» — «Покинул пост, — думал другой, — залез в караульную будку и „залил шары", как говорят чулмысы. Упустил пацана, да еще и оправдывается…» — «Да кто бы мог подумать, что будет побег изнутри? Сроду такого не бывало. Мы несем караулы не затем, чтобы пацаны не разбежались, а дабы охранять школу от нападений извне… Были уже случаи — нападали…» — «Что я теперь скажу Суч Яну? Дело-то вон как обернулось: нажаловался он брату своему Гилю, и пойдет теперь вонь по всему по княжеству… Эх, не видать мне теперь звезды дюжинника…»
Ого, подумал Лес. Неужели из-за меня дюжинника разжалуют? А я всегда считал, что ученик ютшколы — невелика птица.
Начальник патрульной службы въехал в Дом, и там началась паника. Запахло не только сгорающей звездочкой дюжинника, но и потерей голубой нагрудной звезды подсотника. Один вещун оказался спокоен. Его Нов все-таки обнаружил, не выдавая себя. У вещуна, оказывается, имелся портрет Леса — доставили из школы. И сейчас вещун сосредоточенно передавал словесный портрет в Центр. Тем же, насколько Нов сумел разобраться в мыслях вещуна, занимался и связник-ют. Ютант колотил по кнопочкам, и где-то за сотни верст из особого сундучка вылезала белая полоска бумаги.
Так называли юты странное полотно белей бересты и куда тоньше пергамента. На бумаге пробивались дырочки, из них и рисовался облик разыскиваемого Леса Нова. Вот как, подумал Лес, теперь мне не укрыться в собственной стране. Портреты раздадут дюжинникам, те покажут их патрульным. И где бы я ни появился, меня признают и схватят. Ох, проклятые юты! Как же вы обманули лесичей! Как купили своим дешевым золотом, как опутали паутиной хитростей, перессорили, разъединили! Упаси, Батюшки, от вашей любви и вашей злобы! В кого превратили вы некогда гордый народ лесичей? В пресмыкающихся за горсточку золотых монеток, которые ютантам ничего не стоят, а нам кажутся длинной деньгой!
