Я пригласила капитана в театр. Он смутился, но отказать не смог.
Театр был лишь предлогом. Благо находился неподалеку от гостиницы, где жил капитан.
Сознательно опоздав, я разыграла перед ним сцену невыразимого огорчения, переходящего местами в самое натуральное отчаяние. Я так искренне извинялась, глядя на него распахнутыми глазами, полными почти настоящих слез, что он окончательно растерялся, не зная, как и чем меня утешить. Мне на удачу началась гроза.
— Может, мы пойдем на второе отделение? — растерянно предложил он.
В ответ я разразилась укоряюще-обиженной тирадой о том, как давно мечтала посмотреть этот спектакль с самого начала, и мои глаза вновь наполнились слезами.
— Ну… давайте тогда зайдем в кафе, — сказал он.
— Как вы можете?.. — с укоризной взглянула я на него. — В таком виде? — И для убедительности показала выразительную дырку на заранее порванном капроновом чулке.
— Но мы же не можем здесь стоять под дождем?! Посмотрите, у вас… о, да у вас вся одежда… и даже туфельки уже вымокли…
Он снял с себя пиджак и накинул мне на плечи, но было поздно: я дрожала от холода, а это уже выходило за рамки игры.
— Значит, так, — решительно заявил он. — Идемте.
— Куда? — спросила я, словно бы не догадываясь.
— Ко мне.
— В гостиницу? — неподдельный ужас в голосе.
— Да. Вам надо обсохнуть.
— Но… — легкое сопротивление для проформы.
— Никаких «но»! Командовать парадом буду я!
Мне понравилась его решительность.
Пока я принимала горячий душ, капитан вскипятил воду в стакане. Банного халата в его номере конечно же не оказалось, и он предложил мне свой спортивный костюм.
Я набросила на голое тело «олимпийку», как бы случайно проигнорировав совершенно неуместные штаны.
— Выпейте чайку, — пряча глаза, сказал он.
— Спасибочки, вы меня просто спасли, — ангельским голоском пропела я. — А с чем чаек?
— С чем? — озадаченно переспросил он. — Вот, сахар-рафинад… Могу сбегать в буфет. За баранками.
— А меду или малины случайно нет? Видите ли, я так замерзла, что боюсь заболеть.
— Нет ни того, ни другого, — сокрушенно пожал он большими плечами. — Только коньяк… тьфу, что я говорю…
— Ничего-ничего, коньяк тоже сойдет… ну, раз меда нет…
Он откупорил бутылку армянского коньяка и плеснул чуть-чуть в маленькую стопочку.
— А себе? Одна я не буду!
Налил себе. Чокнулись. Опрокинули.
— Ой-ой, как хорошо… тепло пошло… давайте еще, — и протянула рюмку.
— Вы уверены? Вам восемнадцать-то есть?
— Есть! — уверенно солгала я. До совершеннолетия оставался месяц.
