— То же самое ты позволяешь своей жене? — ехидно спросила я.
— Я не запрещаю ей этого. Если она не будет привлекательна для других, то и меня рано или поздно перестанет волновать!
К моему счастью, зазвонил телефон.
Я вышла в коридор и сняла трубку. Звонил Женька. Мы поссорились месяца два назад, и я была уверена, что видеть его никогда больше не захочу. А услышав голос — такой далекий, но именно в эту минуту неожиданно показавшийся самым родным, — испытала смутные угрызения совести. Он справлялся обо мне, я с искренним удовольствием отвечала на его вопросы и… почти забыла о своем госте.
Устав ждать, Жерар подошел ко мне сзади и поцеловал в шею. Я отстранилась. Он поцеловал снова. Оборвав разговор с Женькой, я резко повернулась к Жерару. Он круто развернул меня назад и, не дав опомниться, умело положил свои ладони мне на грудь.
— Жерар, — воскликнула я, убирая его руки, — я так не люблю!
— Хорошо, — спокойно ответил он, — давай так, как любишь ты.
Я перевела дух и плюхнулась в кресло напротив него.
— Я люблю… когда за мной ухаживают! — выпалила как пылкая гимназистка.
Он удивленно приподнял бровь:
— А я что делаю?
Так. Пришло время разобраться в определениях.
— Что, по-твоему, означает «ухаживать»?
Полное непонимание ситуации… Но его ответ поразил еще больше:
— То, что я пришел к тебе! То, что ты мне симпатична! Что еще тебе нужно?
Если бы я умела свистеть, я бы присвистнула. И это говорит мне не соседский алкаш Вася, а образованный, рафинированный, пахнущий дорогим парфюмом мужчина?! К тому же француз!
— И ты считаешь, что мне этого достаточно?
— А чего тебе недостает?
Странно объяснять очевидное. Очень странно. Но я попытаюсь:
— Я люблю, когда мне дарят цветы.
— «Цветы…» — издевательским тоном передразнил он.
— Да, цветы. И еще когда меня приглашают в ресто…
— …раны, — закончил он за меня (снова с издевкой).
— Да. И когда не хватают с первого свидания за грудь.
И тут Жерар разозлился.
— Значит, ты — дура, — констатировал решительно и безапелляционно.
Я задохнулась от обиды:
— Почему так грубо?
Он подошел ко мне и погладил по голове:
— Ой, как грубо!
Наклонившись, чмокнул в нос:
— Ой-ой, как грубо…
Сама не заметила, как снова очутилась в его объятиях.
Но снова решительно и принципиально высвободилась.
— Послушай, — примирительно сказал он, — через три часа я улетаю в Алматы, у нас очень мало времени.
То есть он давал мне последний шанс. А я — может, и впрямь дура? — ну никак не спешила им воспользоваться.
