. Та же Дарьица сказала: „что-де Ѳедька у меня корчится, а и Лукьяну Ѳедотову сыну корчиться у меня также“, „оборочу-де я ихъ (братьевъ Ѳурсовыхъ) вверхъ носомъ и будутъ-де они у меня въ четырехъ углахъ…“ Ѳедька заболѣлъ, а братья слегли и, полежавши немного, померли. Похвальбы Дарьицы были точно воспроизведены въ судебныхъ бумагахъ, подобно заговорнымъ реченіямъ. Помѣщикъ бьетъ челомъ царю государю и великому князю Алексѣю Михайловичу на то, что „похвалялся человѣкъ мой Ивашка Рыжій… хотя-де бояринъ мой каковъ нибудь на меня сердитъ будетъ, а я-де поговорю идучи ва сѣни.., а онъ-де мнѣ ничего не учинитъ…“
>2) Въ этомъ случаѣ были и похвальба и заговоръ („поговорю“), о которомъ Ивашка на пыткѣ сказалъ, что наученъ ему Сѣвскимъ стрѣльцомъ.
Устную заговорную рѣчь все таки было трудно записать въ судебную бумагу, такъ какъ обвинитель не всегда ее помнилъ, а обвиненный не всегда въ ней признавался; поэтому часто въ судебныхъ спискахъ излагается какое нибудь дѣйствіе, признанное колдовскимъ безъ передачи „еретическихъ“ рѣчей: „А въ распросѣ Марѳица говорила: свекру своему Харитону и свекрови Маланьѣ и мужу своему Ѳеодору въ постелю клала уголь, да глинки кусокъ, да съ конопли лычка и мышь мертвую и всякаго хлѣба зерна….. чтобъ до нея свекоръ и свекровь и мужъ были добры“>3). Въ приведенномъ примѣрѣ можно видѣть, что самые незамысловатые
13
предметы прібрѣтали значѣніе волшебныхъ, очевидно вслѣдствіе соединенія ихъ съ заговорными словами. Нѣкоторымъ травамъ и корнямъ усвоялись таинственныя силы, о чемъ знали многіе и пользовались этимъ „Ходилъ онъ, Тимоѳей, за Москву-рѣку, за Воробьевскую рощу …и вырылъ два корешка травные …далъ …и сказалъ: буде кто тѣ корешки носитъ при себѣ, и до того люди добры бываютъ“>1). Было ли въ томъ и другомъ случаѣ нужно какое либо заговорное реченіе, судебный списокъ не говоритъ: очевидно воровскія рѣчи здѣсь не были узнаны. Но если трудно уловимый устный заговоръ все-таки не могъ совершенно избѣжать закрѣпленія своего на столбцахъ судебныхъ дѣлъ, то тѣмъ болѣе не удавалось это заговору, хранившемуся въ письмени. Его легче было захватить у обвиненнаго, разсмотрѣть и описать. Поэтому-то свѣдѣнія о письменномъ заговорѣ, получаемыя изъ списковъ судебныхъ дѣлъ, въ достаточной мѣрѣ полны и разнообразны. Прежде всего изъ судебныхъ списковъ мы знакомимся со внѣшнимъ видомъ „воровскихъ писемъ“, – такъ обычно выражаются судебныя дѣла XVII в. Описаніе дается тщательное. Это или столбцы, или листки, или тетради бумаги разнаго размѣра; тетради во многихъ случаяхъ переплетались въ кожу или обшивались ею. Запись зачастую снабжалась рисунками, очевидно, имѣвшими связь со словами. „На тетрадкахъ изображенные кресты осьмиконечные и четвероконечные, и зміи и протчее“
