.
Судебныя дѣла послѣдующихъ лѣтъ показали, что какъ разъ пища, питье, одежда и слѣдъ человѣка чаще всего служили проводниками губительной силы заговора. Заговоры передавались изустно, а иногда и посредствомъ письма; какъ тѣ, такъ и другіе имѣли присущія имъ особенности, по которымъ и опознавались, причемъ опознавались не только свѣдущими людьми, но почти каждымъ, услыхавшимъ или прочитавшимъ ихъ: таково было знаніе заговоровъ. Богородицкій попъ Давидъ>2) билъ челомъ царю и великому князю Ѳеодору Алексѣевичу на Мишку Кирѣева и на жену его Аринку въ порчѣ его дочерей, указывая, что послѣ словъ ея „чтобъ-де бы имъ до замужества тѣми руками ни ткать, ни прясть“ дѣвушки заболѣли. Волхвъ-коновалъ Дороѳей
7
Прокофьевъ былъ сожженъ въ срубѣ за то, что по свидѣтельству разныхъ людей „заговорными словами по вѣтру напущалъ“ на царя Петра Алексѣевича въ подмосковномъ селѣ Хорошовѣ>1). Вѣра въ слово была глубока въ народѣ; слову приписывали внутреннюю силу, которая могла оказывать вліяніе иногда даже помимо желанія человѣка, его произносившаго; произносимое же съ извѣстнымъ намѣреніемъ, оно какъ бы усиливалось въ своемъ вліяніи и становилось опаснымъ орудіемъ.
Каковы же были эти устные заговоры, ходившіе въ разныхъ слояхъ русскаго общества въ XVII вѣкѣ? Не было ли какой нибудь опредѣленной разницы между городскимъ и сельскимъ заговоромъ? Судебныя бумаги даютъ нѣкоторую возможность отвѣтить на эти вопросы уже потому, что онѣ подробно описываютъ, въ какой обстановкѣ и при какихъ обстоятельствахъ произносился тотъ или другой заговоръ, кто и съ какой цѣлью прибѣгалъ къ волшебной заговорной рѣчи, и тщательно излагаютъ ихъ. Эта тщательность записи объясняется тѣмъ, что „заговорныя“ рѣчи были исходной точкой судебнаго дѣла и воздѣйствовали на его окончательное рѣшеніе. Если устанавливалось, что заговорныя рѣчи были причиною болѣзни или смерти, онѣ опредѣлялись, какъ вредоносныя, и навлекали на знающаго ихъ суровую кару. Но, различавшіеся по своей внутренней силѣ, устные заговоры со внѣшней стороны по своему строенію были похожи между собою: по большей части они отличались несложностью содержанія и краткостью изложенія; это простое, но опредѣленное выраженіе какого нибудь желанія, иногда усложненное сравненіемъ: „чтобъ-де бы имъ до замужества тѣми руками ни ткать, ни прясть“>2); „какъ мертвый не вставаетъ, такъ бы онъ не вставалъ; какъ у того мертваго тѣло пропало, такъ бы онъ пропалъ вовсе“; „каковъ-де тяжелъ столбъ, такъ-де бы и попадьѣ было тяжело“
