О, если я когда-нибудь сделаю фотографию, которая заменит портрет – я буду знать, что достиг совершенства!
Я стряхиваю оцепенение и разуваюсь. И как будто подул резкий ветер – все завертелось и закрутилось в тысячи раз быстрее, как пылинки в солнечных лучах.
Суета сует, суета сует, венгерские танцы.
– Вещи положи туда, ванна сюда, кухня там, тебе пока сюда, вот полотенца, иди в душ, потом придешь туда, потом сюда, потом оттуда… Все запомнил?
Смеюсь.
– Слушаюсь и повинуюсь.
В душе меня снова настигает рояль. Непроизвольно тороплюсь выйти. Мне хочется посмотреть, посмотреть, как играют. Заглянуть под крышку рояля и посмотреть что там. Постоять рядом с роялем и узнать как это.
Внезапно приоткрывается дверь.
– Тебе ничего не надо? – смущенно прикрываюсь полотенцем.
– Нет, все в порядке.
Где-то за дверью обрывается не доигранная мелодия.
Kapitel 16.
Все на свете когда-нибудь кончается. Пусть даже лишь для того, чтобы начаться снова. Этот миг, эта ночь – квинтэссенция боли. И боль отчищает, потому что так повелось еще со времен распятья Христа. Это он искупал грехи болью. Жизнью. Или смертью. Пусть чужие грехи.
И мы снова и снова получаем свою ночь боли между концом того, что было и рассветом чего-то нового. Рассвет неизбежен. Я ведь знаю… все будет хорошо.
Обязательно. Когда-нибудь. Но теперь меня ждет долгая-долгая полярная ночь. Ночь отчищающей боли. После нее от меня не останется камня на камне, и я буду строить себя заново. Может быть лучше, может быть выше. Хотя я сомневаюсь. Единственное, что я могу делать сейчас – это держаться за эти слова – все будет хорошо – и ждать рассвета в который я, сказать честно, не очень-то уже и верю.
Я убираю руки с теплых клавиш Луи. Хватит. Это снова бессмысленно.
Резкие тени черных клавиш на белых. Такие четкие.
Прощайте.
Я вытираю глаза. Нельзя позволить слезам капать на эти прекрасные клавиши.
Нельзя плакать. Это бессмысленно.
Часто мне кажется, что мне и рождаться на этот свет было бессмысленно. Кому я нужен здесь? Отцу? Матери? У них свои жизни. Наполовину прожитые. Свои проблемы.
Друзьям? Навряд ли. Я слишком легко заменим. Слишком легко. И все… Вот и все.
Бесцельность собственного существования обрушилась и погребла меня под обломками…
Задыхаюсь.
– Лоренс, что случилось?
Хватаю ртом воздух.
– Я плохо себя чувствую… я пойду домой, Мсье Розетт.
Ненавижу это обеспокоенное выражение лица. Какая мерзкая маска.
– Конечно, иди. Позвони мне, когда доберешься домой, чтобы я знал что с тобой все в порядке.
