— Физическому воздействию, — уловил мысль Вадим.
— Не так грубо. Бывают разные степени воздействия, — возразил Некрасов. — Она не хочет с вами сотрудничать, она не хочет рекламировать теории Кудрявцева — не потому, что с чем-то не согласна в глубине души, или это противоречит ее принципам или, не знаю, духовным идеалам, но просто потому, что это против правил.
— А ты хочешь с нами сотрудничать? — спросил вдруг Демичев.
— Я — хочу, — подтвердил Некрасов. — Я не верю в эту аферу, я думаю, что вы скорее всего провалитесь, но мне интересно.
— Не веришь?
— Нет.
Вадим зло посмотрел на Некрасова.
— Но если мы провалимся, — Демичев прищурился, — ты провалишься вместе с нами. И тебя ждет то же самое, что ждет нас.
— Не думаю.
— Почему ж?
— Я скажу, что вы меня заставили.
— Тебе никто не поверит.
— Ха! — Некрасов принял надменную позу (Вадиму захотелось дать ему в морду). — Я добился недавно, чтобы Кречета освободили, доказав присяжным и свидетелям, что он ни в чем не виноват, хотя половина свидетелей действительно знает о его деятельности не понаслышке. Так неужели вы думаете, что я не выпутаюсь? Это несерьезно, Трувор Викторович.
Демичев задумался.
— Что ж нам, пытать ее, что ли, Марианну? — спросил он наконец. — Что ты предлагаешь?
— Зачем? Вы же, вроде бы, не садисты. Ее нужно просто выпороть. Этим вы докажете ей, что существует еще одно правило — если не делаешь, что велит Демичев, тебя будут пороть. Можете заодно выпороть негра.
— Как выпороть?
— Розгой. Это такое историческое приспособление. Отрывается прут, гибкий, мочится в воде… кажется так. Впрочем, если вам нужна точность, можете осведомиться у историков — у той же Марианны Евдокимовны.
— Слушай, она у меня была… я у нее учился, — запротестовал Демичев. — Она мне проходные баллы ставила. Нет, это ты, Некрасов, болтаешь попусту.
— Он прав, — сказал Вадим. — Он совершенно прав. Пойду сорву прут.
— Где ты его сорвешь?
— Уж чего-чего, а пруты в Новгородчине еще не перевелись.
* * *
Хлынул дождь, и повар, прибывший на смену, промочил ноги и, шуруя в кухне, чихал зычно и влажно, и кашлял так надрывно, что на сушильных стендах дрожала гостиничная посуда с эмблемами, на которых изображены были пестрые избы с соломенными крышами и витязи с копьями, вид которых вызывал ассоциации с фалангами Александра Македонского. Первым делом повар избавился от продукции конкурента — вывалил салаты Бабы Светы в мусорник.
— Старая ведьма, — бормотал он, разделывая японским ножом для приготовления сашими свиные отбивные. — Так я же заставлю тебя отвечать… да…
