Кими-га ё-но
Хисасикарубэки
Тамэси-ни я
Ками-но иэкэму
Сумиёси-но мацу...
— Это гимн бывшей Японской империи, — сообщает он, закончив. — Могу еще «Хорст Вессель», «Боже, царя храни...» Спеть?
— Не надо, — машет рукой Тарантул.
— Не надо, так не надо. А где десятка?
— Дайте ему десятку, профессор, — приказывает Тарантул.
Максим достает десятку и вручает человеку в балахоне.
— Реквизиция, — произносит тот и исчезает в дыму.
— Однако нас прервали, — говорит Тарантул. — Так как там насчет Танатоса? Отбросим страх смерти, как костыли? Смерть самое прекрасное приключение? Идеал — дух без материи? А когда приперло — к ведьме в постель? Нам бы хоть немного пожить, так?
— Оставь его, — морщится кисочка. — Ему и без тебя тошно.
— Молчать! — ревет Тарантул. — Ну-ка, профессор, извлеките еще десятку!
Максим безропотно извлекает десятку. Тарантул сует ее кисочке.
— На, и иди отсюда.
— Я хочу здесь...
— Иди, я тебе сказал! Купи жратвы! Ты со вчерашнего утра ничего не жрала, только спирт хлещешь, др-раная кошка... И вообще, даже порнография лучше, чем наша беседа с профессором, доктором, академиком, лауреатом... Пошла!
— Не желаю! Мне скучно одной!
— Скучно — подцепи кого-нибудь... Ну, кому сказано?
Кисочка плачет, поднимается и неверными шагами устремляется прочь.
— Сейчас мы снова выпьем, профессор, — произносит Тарантул, разливая по стаканчикам остатки спиртного из бутылки. — Но прежде чем выпить, профессор, и для того чтобы выпить, профессор, а может быть, и вместо того чтобы выпить, профессор, я должен сказать вам еще несколько слов. Иначе у меня будет тяжело на душе и я все-таки набью вам морду. Итак. Вы не паразит. Вы — новая порода. Лицемер, карьерист и так далее, это я не ругаюсь, это я даю дефиниции. Не вы первый, не вы последний. А вот получать деньги, общественное положение, авторитет за чудовищную подмену — жизнь менять на смерть — это уже новенькое. А впрочем, этим занимались все религии. Вы только перенесли эту подмену с религиозной почвы на научную. Да ведь эти сволочи должны вам не то что лауреатство — памятник вам поставить! Золотой! С полудрагоценными камнями в глазных впадинах.
— Я не желаю разговаривать в таком тоне, — с пьяным достоинством объявляет Максим. — Вы ничего не понимаете, а туда же, беретесь осуждать...
Человек с бритым лицом снова гогочет, не просыпаясь.
— Вы мелете чепуху, — говорит Максим, и по лицу его текут слезы. — Философия — это нечто... А жизнь... Я, знаете ли, много, очень много передумал... и вот надо умирать... да еще мучиться, как будто я виноват... А она меня не хочет... а казалось бы, чего ей стоит? Но я упрошу... я не побоюсь никаких унижений, потому что жизнь, знаете ли...
