И в какой-то момент — как вспышка — ты вдруг осознаешь, что это было всегда — эта ложь, этот обман, эта двуличность твоего «друга». Все это было, а ты просто не замечал этого. Ты доверял, любил, верил… А теперь понимаешь — все ложь, от начала и до конца. Ты был искренним, открытым, любящим, а тебя держали за наивного дурака, высокомерно прощая тебе всю твою «природную глупость».
И ты сам начинаешь лгать… Ты уже способен читать его мысли, понимаешь, как он к тебе относится — пренебрежительно, высокомерно. Ты видишь истинные причины его поступков. Видишь, и тебя бросает в дрожь. Пусть даже это плод больного воображения… Но ты кожей ощущаешь отвращение! Это состояние «неодиночества» — как воспаление, как гнойный нарыв, как источник не стихающей внутренней боли.
Люди способны убить друг друга, если слишком долго не могут побыть в одиночестве.
«Человек не может быть один, и он нуждается в одиночестве, — сказал Андрей, подводя итог своему рассказу об этих антигуманных научных экспериментах. Помолчал и добавил: — Знаете, как у Шопенгауэра… Закон дикобразов: "Когда люди вступают в тесное общение между собой, то их поведение напоминает поведение дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь. Им холодно, и они прижимаются друг к другу, но чем сильнее они это делают, тем больнее они колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли уколов разойтись, они вновь сближаются из-за холода, и так — все ночи напролет". Все ночи напролет…»
«Глупость, — подумал я. — Как еще он не устал петь дифирамбы этой своей психологии? Сколько можно?! Мы вот уже год сидим в центре Гаптена… И ничего. Никаких дикобразов!»
— А к чему ты это рассказывал? — спросил я вслух, едва сдерживая подкатывающее к горлу раздражение. — Намекаешь на что-нибудь?.. На меня, может быть?
Андрей повернулся в мою сторону и искусно изобразил удивление. Хороший артист! Он сделал вид, что не понял моих слов, мол, о чем это ты, Анхель?.. Улыбнулся — кисло, как пойманный на краже мальчишка, зачем-то пожал плечами, мол, он ничего не понимает. И уже через секунду принял свое любимое сосредоточенно-надменное выражение лица — спокойное, непроницаемое, отвратительное.
Держит меня за душевнобольного. Понятно. И видимо, не меня одного. Рассказал нам об экспериментах «по групповой изоляции»… Словно непонятно, к чему он клонит. А мне понятно! Спасибо! Я для него — домашний сумасшедший. Верю в потусторонние силы и сновидения. Ему-то, конечно, только психоанализ сновидений подавай, а кто относится к ним по-другому — того в палату номер шесть.
