Через некоторое время из Киева приехал Мишин старший брат Вова, демобилизованный в чине капитана в 1949 году и с тех пор работавший по снабжению на военном заводе.
Приезд Вовы явился неожиданностью. Потому что с Мишей они почти не общались.
И вот Вова без звонка приехал в Чернигов к Мише и позвал его прогуляться. Это после обеда, за которым не было сказано ни слова.
Миша гулял минут сорок, а когда вернулся, то сказал, что Вова уехал и попрощаться не зашел, так как опаздывал на автовокзал.
Весь вечер Миша молчал.
В доме было тихо, как перед бурей.
Наконец Миша пригласил Басю Соломоновну пройти на кухню.
Состоялся следующий разговор.
Миша: “Бася Соломоновна, вы знаете, как я вас уважаю”.
Бася Соломоновна: “Да, Миша, я это всегда знаю”.
Миша: “Бася Соломоновна, Вова рассказал мне, что вы распускаете слухи, за которые по головке не погладят”.
Бася Соломоновна: “Какие слухи, Мишенька? Вейзмир! Что Вова тебе наговорил?”.
Миша: “А такие слухи, Бася Соломоновна, что в год столетия Ленина американцы начнут войну и сбросят на нас на всех бомбу”.
Бася Соломоновна: “Вейзмир, Мишенька! Я Вове такого никогда не говорила! Я же с ним и при тебе не разговариваю, а без тебя мне и в голову не взбредет ему хоть слово сказать! Ведь все на твоих глазах!”.
Миша: “Бася Соломоновна, вы это Люсе говорили? Про войну?”.
Бася Соломоновна: “Ну, говорила…”.
Миша: “Бася Соломоновна, вы Людмилу Ивановну хорошо знаете?”.
Бася Соломоновна: “Хорошо знаю”.
Миша: “Так зачем же вы ей такие вещи передаете? Вова говорит, что она по всему Киеву рассказывает про то, что с Третьей мировой - дело решенное, и что у нее точные сведения. А Вова на оборонном заводе работает… И должность у него такая, что он со всякими тайнами военными связан. Да мало ли что… Вы же знаете, Люся не остановится. Она куда надо письмо настрочит, чтоб меры приняли насчет войны. А с Вовы спросить могут. На него же сразу подумают, что он военную тайну Люсе разболтал. Как же так вы, Бася Соломоновна, безответственно поступаете? А от Вовы и ко мне ниточку протянут, вы же знаете, как это делается”.
Бася Соломоновна оцепенела. Ужас объял ее. Она разрыдалась. И, сморкаясь в край коричневой, послевоенной (Второй мировой) кофты, запричитала:
- Мишенька, прости меня… Но ведь все говорят…
Миша припечатал:
- ТЕПЕРЬ все говорят, Бася Соломоновна. Но первой сказали вы!
Бася Соломоновна гордо вскинула голову, и прозрачная капля повисла на кончике ее носа. “Вот именно, я, а не Люся!” - Бася Соломоновна с трудом удержалась, чтобы не произнести это вслух.
