притормозила возле дежурившего на тротуаре милиционера, я протянул ему свое удостоверение следователя Прокуратуры СССР, и он сличил фотографию на удостоверении с моей физиономией, а затем махнул рукой: «Проезжайте». Снег у подъезда «Нового здания» был укатан автомобильными шинами, следом за нами подкатила еще одна московская «Волга», а у подъезда стояли два милицейских «мерседеса», «Жигули», два «пикапа» с надписью «РЕМОНТНАЯ» и мясо-молочный фургон. В каждой машине дежурил водитель в штатском и переодетые в штатское милицейские агенты – совсем как во время горячей операции «Каскад», подумал я, здорово они развернулись.
Я прошел мимо этих машин, кивнул какому-то знакомому оперативнику, снова показал удостоверение дежурному капитану милиции.
– К кому? – спросил он.
– К Малениной, – сказал я.
– Вы заказывали пропуск?
– Я? – спросил я удивленно. – Я следователь по особо важным делам Союзной Прокуратуры!…
– Минуточку, – он снял телефонную трубку внутреннего коммутатора, доложил кому-то: – Тут к полковнику Малениной из Союзной Прокуратуры… – Затем выслушал ответ и спросил у меня: – Вы от товарища Бакланова?
– Да, – соврал я, не моргнув глазом, только для того, чтоб не терять попусту время на разговоры с этим капитаном. От Бакланова, так от Бакланова – какая мне разница?
– Второй этаж, пожалуйста, – сказал он и вернул мне удостоверение. – Можете раздеться в гардеробе.
Я прошел в гардероб-раздевалку, повесил на вешалку свою видавшую виды форменную шинель и теперь, в форменном мундире старшего советника юстиции, вообще мало отличался от снующих по вестибюлю милицейских чинов. Да, неплохо они тут устроились, в «Новом здании», подумал я, оглядывая высокие, в два этажа, сводчатые окна, мраморную отделку стен, и мягкие ковровые покрытия в коридорах, и бесшумный лифт со стальной табличкой «Мэйд ин Джермани». Не то что в нашей обшарпанной Прокуратуре. Но в следующую минуту мне уже было не до этого, прямо скажем, завистливого любопытства.
В пустом и светлом коридоре второго этажа я отчетливо услышал властный грудной голос Надежды Павловны Малениной:
– …Какого х… пропала слышимость?! Гуревич, я тебе руки обломаю! Включай мне звук немедленно!
Так, усмехнулся я, Надя Маленина в своем амплуа. Ей нравилось материться, нравилось щеголять в голубом парадном полковничьем кителе (и он действительно шел к ее голубым глазам, белой коже и русым, с небольшой рыжинкой волосам), но еще больше ей нравилось открыто и громогласно поливать всю нашу систему, коррупцию в министерствах, колхозный строй – все, о чем мы говорим только дома, в кругу очень близких людей, да и то после третьей бутылки водки.
