А может, именно воспоминание об этих счастливых днях детства и заставило Нилла отвезти ее к морю, подумала Кэтлин.
– Ну, тогда ступайте вдвоем, дети мои. – Аниера беззаботно махнула в их сторону хрупкой, как веточка, рукой, очевидно, желая остаться наедине со своими воспоминаниями. – А поболтать с Кэтлин мы сможем и попозже.
Выходя следом за Ниллом из комнаты, где его мать, сидя на кривоногой табуретке, казалось, не замечала ничего, Кэтлин пыталась угадать, что он чувствует в эту минуту.
Все его тело напряглось как струна, будто он едва сдерживался, чтобы не потерять контроль над собой. Чего он хочет? – гадала Кэтлин. Вскочить в седло и умчаться куда глаза глядят, чтобы не видеть опустошения, которое было заметно повсюду? Как он тогда сказал Фионе? Что с радостью спрятал бы Кэтлин даже в аду, лишь бы никогда не ступать на порог родного дома? И тем не менее решился вернуться сюда, обрекая себя на мучительную пытку, и все только ради нее.
Давая выход своему гневу, Нилл в бешенстве смахнул со стены паутину и ударом ноги распахнул дверь. Целое облако пыли взвилось в воздух. Кэтлин раскашлялась, из глаз потекли слезы. Едва дождавшись, когда немного осядет пыль, она с любопытством окинула взглядом комнату, в которой ей предстояло жить до тех пор, пока они с Ниллом не уедут из замка.
Ей показалось, будто она и Нилл перенеслись в чертог, на многие сотни лет погруженный в волшебный сон какой-то злой феей.
Стены были покрыты некогда великолепными драпировками. Волны, увенчанные хлопьями белоснежной пены, казалось, танцевали в воздухе, а искрящиеся золотом лучи солнца играли на спинах диковинных рыб, беспечно резвившихся в прозрачной морской глубине.
Чудесные морские раковины, кем-то заботливо отполированные до зеркального блеска, будто несли в эту комнату соленое дыхание моря.
Кэтлин осторожно дотронулась до рыбацкой сети.
– Как тут, наверное, было красиво! – воскликнула она.
– До того как черви изъели все дерево и кровать покрылась пылью?
– Нет, – смущенно возразила Кэтлин, – я этого не говорила.
Сдернув с кровати покрывало, изъеденное мышами, Нилл с ожесточением швырнул его на пол, снял с себя плащ и расстелил его на постели.
– Тогда, значит, подумала. Может, моя мать и не замечает, что живет в доме, который больше напоминает навозную кучу, но ты-то уж не могла этого не заметить!
Его исполненные жгучей горечи и стыда слова обидели бы ее, если бы она не чувствовала терзающей его мучительной боли.
