Кэтлин оглянулась на стены старого аббатства, зная, что среди набожной паствы досточтимой матушки немало таких, кому не по душе ее предрассветные прогулки к древним камням, на которых еще можно различить старинные письмена. Монахини считали, что ей пристало проводить дни в молитвах и покаянии, замаливая свою греховную связь с этой землей. Но как она могла послушаться их? Тем более сегодня, в этот единственный день в году, когда она могла убедиться, что звучащие в ее снах голоса – отзвук чего-то реального.
Кэтлин пробиралась между деревьями, предчувствуя, что именно здесь ее ждет разгадка тайны. Она уже чувствовала в своих пальцах прохладный стебель лилии безупречной красоты, ощущала благоухание, аромат, нашептывавший ей о сладостной разгадке. Кэтлин не сомневалась, что кто-то за пределами монастырских стен думает о ней.
Кто бы ни упрятал ее сюда, под эти своды, ее помнят – мать, отец, настоящая семья, вероятно, только ждали возможности забрать ее к себе.
Девушка ощутила смутное чувство вины. Как она может быть такой неблагодарной?! Ни одна мать, приемная или настоящая, не могла бы любить ее с такой нежностью, как настоятельница монастыря. И все же Кэтлин помнила, сколько тайной скорби было в глазах старой монахини, словно досточтимая матушка молила небо о другой доле для своей любимой воспитанницы.
Невольные угрызения совести мучили Кэтлин. Она дала себе слово, что как только вдоволь насладится лилией и теми дивными образами, которые цветок всегда воскрешал перед ее внутренним взором, то сразу же вернется в монастырь, отправится в келью настоятельницы и покажет ей цветок. Склонившись к коленям старушки, она поклянется ей в вечной любви.
Нет, решила Кэтлин, не стоит омрачать этот день пустым раскаянием – ведь досточтимая матушка всегда мечтала о том, чтобы такие прогулки доставляли ей только радость. Уже давно, почувствовав в Кэтлин пытливую душу, старая женщина все поняла и смирилась.
Сколько раз эти морщинистые губы ласково улыбались, когда она рассказывала Кэтлин о том, что помнила сама! О крепости, в которой она выросла. Мать-настоятельница рассказывала Кэтлин и о том горе, которое причинила когда-то любимому отцу, избрав путь монахини. Досточтимая матушка только намекнула Кэтлин об опасностях, что подстерегали ее за монастырскими стенами, – о человеческой слабости, о грехе и страстях столь невыносимых, что женщины порой по собственной воле устремлялись в монастырь в поисках убежища.
