Ужас был неизмеримо больше меня, я терялся в нем, как песчинка, вернее, я был песчинкой — частицей вечного круговорота.
Проснувшись, я снова потянулся к градуснику. 40,5 — безжалостно показывал он. Я слабо позвал Халида, но его не было рядом. Стояла глубокая ночь. Теперь уже наяву мне сделалось страшно — я боялся умереть. Дышать стало очень трудно, воздуха не хватало, легкие разрывались. Я свесил голову с постели — так, вроде, было получше, и вспомнил о мистических болезнях сибирских шаманов, когда они в горячке получали магические знания. Пора явиться животному силы, подумал я, но вместо этого новая волна жара хлынула в голову. «Огненная трансформация», — снова пришло в голову, но выдержать ее я был не в силах. На градуснике стояло 41. Я умирал, и Халида не было рядом. Из последних сил я полез в тумбочку и нащупав упаковку шипучего аспирина, заставил себя проглотить двойную дозу. Почти мгновенно я уснул.
Разбудил меня Халид, и смотреть ему в глаза было очень стыдно. Он дотронулся до моего лба и все понял.
— Испугался? — с улыбкой спросил он. Я промолчал.
— Ничего. Трудно выдержать искушение смертью, трудно покориться ее призыву.
— Ты хочешь сказать, что я мог действительно умереть? — замирая, спросил я.
— Да, — ответил он кратко.
— И ты знал это и не пришел мне на помощь?
— Я был рядом с тобой все время, но ты не знал об этом. Однако я предпочитал не вмешиваться.
— Предатель, — злобно прошипел я. — Сволочь и предатель! Убирайся. Хватит с меня вашего Искусства, я сыт им по горло! Я хочу быть нормальным человеком, понимаешь — нормальным!! — и бешенство с новой силой охватило меня.
Халид спокойно наблюдал припадок, напевая себе под нос мелодичную песенку — что-то вроде колыбельной. Его лицо выражало заботу и ласковую грусть. Понемногу я остыл и попросил прощения.
— Перестань, — беззлобно сказал Халид. — На пути Искусства невозможно быть готовым к испытаниям. Ты не сделал ничего дурного, просто выбрал Жизнь, хотя мог пойти путем Смерти. Смерть задала тебе вопрос, и ты ответил на него.
— Халид, что такое смерть?
Он почесал в затылке.
— А сам-то ты как думаешь?
Я вспомнил Бродского: «Смерть — это то, что бывает с другими». Халид положил голову на руки и слегка прикрыл глаза. Пауза продолжалась довольно долго, наконец он произнес:
— Никогда не слышал более точного определения. А что он еще написал, твой Бродский?
Я вспомнил любимые стихи:
Не следует настаивать на жизни
Страдальческой из горького упрямства.
