Реки быстротечные чипсами завалим,
Всю скотину русскую в жопу отъебём.
Оскопим мы наперво русское мужичество,
Выдирая с корнями ятра и хуи.
Малолетних деточек, красное девичество
Порастлят содомией гомики мои.
С бабами ж рассейскими сотворим поганое:
Каждой банку с «Колою» в лоно засуём,
Кетчупами вымажем личико румяное,
А потом на радостях «Янки дудл» споём!
За спиною нашею мощь американская,
Сперма негритянская, доллары, Билл Гейтс…
Всё, пиздец, Рассеюшка, вотчина славянская, –
Воет соска-Моника. – Всё! Тебе – пиздец!
Как вскочил я, молодец, грудь моя пылает,
Кулаки сжимаются, хуй торчит колом.
– Нет, – кричу, – паскудина русских не замает!
Ждёт её, стервозину, форменный облом!
Как согрёб я, белый тур, мощный дуб столетний,
Выдирал рукой-клёшнёй, над собой вздымал.
– Берегися, Моника, защека нездешняя!
Я иду, заёбина! Я – иду! – вскричал.
Вражеская силушка, дрянь зловротебучая,
Увидала русский гнев, обдристалась вмиг,
Побежала, бледная гадина вонючая,
Во края далёкие, изрыгая крик:
– Ой, ты, сильный русский князь, ой, зверина северный,
Ой, ты, хуй поленовый, ядерны муде!
Ой, неужто, фак твою, нас замочишь, бешеный?
Где бы нам, поганыям, заховаться? Где?!
– Хуй вам, злые коршуны! Хуй вам, рать поганая!
Нету вам спасения на святой Руси.
А тебе же, Моника, курва, в рот ебаная,
Кол дубовый в хавалку. На-тко, отсоси!..
Кончилось побоище. Падаль – пища воронам.
Тыщи гениталиев, орды рук и ног.
Поглядел на мерзость я, что гниёт по сторонам,
Окатил бензинчиком, плюнул… и поджёг.
Приустал я, молодец (дуб, чай, не пушиночка),
Пал в траву медвяную, в сладкие овсы.
Глядь, ко мне лебёдушкой – давняя блондиночка.
Улыбнулась скромненько. И сняла трусы…
Опустился занавес. Нехер пялить зеночки,
Как пыхтит-старается бойкий молодец
Между разведённыя девичьи коленочки.
Трах пошёл нешуточный. Сказочке конец.
Сентябрь 1999г.
Стоит статуя:
Мужик без хуя!
Вчера, парами банными и пивом с голавлями вялеными
вдохновлённый,
На мир взирая сквозь стакан дрянного, мутно-желтого вина,
Спросил меня приятель молодой, заботами в тот миг
не угнетённый:
– Без хуя жить для мужика – ЗА ЧТО не слишком тяжкая цена?
Я онемел. Застряла бормотуха в глотке.
Печаль сдавила, как клещами, разум мой.
Я встал, и руки приложив примерно посередке
(меж грудью и коленями), отправился домой.
Придя домой, не ел, не пил и даже
Жену любимую не смог к груди своей прижать.
– Мужик без хуя! Это ж, ёлки, надо же!
Эх, мать!
Эх, мать!
Эх, ёб же в ребра ж мать!
Всю ночь потом не спал, всю ночь потом ворочался, тоскуя.
