– Понял.
На самом деле он ничего, конечно, не понимал. Но переспрашивать не стал, решив, что лучше подождать, когда Милославская «созреет». Татьяна и вовсе сидела в полном спокойствии, внутренне, наверное, торжествуя и испытывая чувство полного самоудовлетворения. «Я не тороплюсь», – будто бы говорила она своей непоколебимостью.
Гадалка в эти минуты на самом деле не думала ни о чем: ни о Семене Семеныче, ни даже о деле, которое вела. Единственное, что ее в данный момент интересовало – мысли Бакулиной.
Отдача от карты, к счастью Яны, пошла сразу же. Видимо потому, что подвергшись первоначально эмоциональному удару, который вряд ли может оставить равнодушной какую-либо женщину, «грудью вставшую» на защиту любимого, Татьяна теперь успокоилась, расслабилась, раскрепостилась, не старалась скрыть каких-то своих мыслей, тогда как гораздо чаще при работе Милославской с клиентами случалось наоборот.
Яна моментально почувствовала активно идущее от «Чтения» тепло. Она ощущала интенсивные волны, ударяющие в самый центр ее напряженной ладони. Гадалка сконцентрировала всю свою внутреннюю силу в одной точке тела и в следующую же минуту ее сознание окутало мутное облако, которое пульсировало, издавая какие-то звуки. В первые секунды Милославская не могла их разобрать, но уже вскоре ее мозг читал законченные по смыслу высказывания.
«Эх, Леня, Леня… Видел бы ты, каким героем я была сегодня! Не бил бы, наверное, тогда… А ведь из-за чего все? Из-за водки твоей проклятой! Говорила же: поить не буду. Чего настаивать? Хоть убей, а грамма никогда не налью. И за что только я тебя, дурака, люблю? Какой-никакой, а мужик, наверное… Хотя… Иногда и мужик-то ты неважный! Тогда-то вон, буянил, буянил и уснул. Хоть кол ему на голове теши – спит и все. Разлегся посреди пола и спит. А кто обязанности свои выполнять будет? А эта-то, мымра городская: „Убийца, убийца!“. Какой же он убийца, когда он сам с вечера до утра трупом пролежал?! Кстати, с чего они все взяли, что старуху насильно повесили? Надо сходить к Матвеевне. Та все знает…»
Облако в этот миг вдруг разорвалось, и больше Яна ничего «прочесть» не смогла. Да, собственно, ей и так все было ясно: Ермаков на самом деле к убийству не причастен, а Татьяна ей не солгала.
Милославская чувствовала ужасное недомогание, но все же попыталась открыть глаза, чтобы не возбудить паники: Три Семерки ужасно боялся ее полуобморочного состояния, а Бакулина и вовсе бы впала в шоковое состояние.
