Старая дева, с которой он сожительствовал, была давно уже не девой и Леньку воспринимала исключительно как представителя мужской половины человечества, способной удовлетворить ее естественные природные потребности. Достаточной платой за Ленькино «усердие», на которое он был способен отнюдь не часто, она считала тарелку щей, регулярно опустошаемую им за ужином, независимо от того, в каком он пребывал состоянии. Завтракать Леня не завтракал, так как с утра им всецело владела только одна мечта – похмелиться. Возлюбленная вступать в дополнительные, столь вредоносные траты отказывалась, поэтому Ермакову приходилось регулярно спозаранку отправляться в поисках этой своей мечты. Возвращался он поздно, в стельку пьяный, к горячей тарелке щей и молчаливо созерцающей его свинское состояние сожительнице.
Дама сердца, ко всему прочему, с завидным постоянством стирала Ленькины носки, которые воняли так, что находиться в доме не было никакой мочи, и которые стирать пьяный Леня отказывался. Поэтому ни о какой выпивке за Танькин счет не могло быть и речи, и единственным объектом истязаний для Лени Ермакова уже несколько лет являлась мать.
Витька, кстати, налив брату раз-другой, понял, что тот стал воспринимать это как должное, и просто послал его к черту. Леня, правда, не сразу понял, и тогда Ермакову-младшему пришлось применить против такого бессовестного паразитизма силу. А на деревне Леня всем был должен, поэтому в долг ему никто уже давным-давно не давал.
Тунеядец и пьяница с нетерпением дожидался дня пенсии и брался за свое грязное дело: вымогал у матери деньги. Старуха сговорчивой была не всегда, и несчастному сыну иногда приходилось сильно нервничать. Если же Евдокия Федоровна, желая поскорее избавиться от назойливого визитера, кидала ему в лицо как минимум половину пенсии, Леня начинал ее умолять снять с книжки сбережения, накопленные ею на случай смерти, обещая после наступления таковой и без этих денег все устроить «как у людей».
Конечно, при таком раскладе жизнь старухе медом не казалась. Сварливей и сварливей она становилась, как казалось Лене. И, как предполагал анонимный автор письма, в один прекрасный момент сыну это и надоело. Вряд ли он осознавал, что лишается главного источника средств на пропой, но в состоянии аффекта бывает и не такое.
Конечно, в найденном Милославской письме вся эта информация содержалась в значительно более сжатом виде, но благодаря своей логике, Яна быстро восстановила в своем воображении полную и яркую картину взаимоотношений матери с сыном.
