– М-м-м, – послышался из передней комнаты приглушенный сдавленный звук, когда Милославская уже стояла в дверях дома.
Саша стоял посреди комнаты, сморщив лицо и потерянно глядя в одну точку.
На высокую железную кровать, стеганое одеяло на которой было откинуто, а подушка лежала невысоко, так, чтобы спать было удобно, была заботливо уложена худощавая, среднего роста пожилая женщина. Она была одета в длинную хлопковую ночную рубаху, старенькую, выцветшую. Из-под рубахи выглядывали две костлявые мертвенно-белые ступни с желтыми толстыми ногтями на пальцах. Руки покойной, обтянутые сухой, прозрачной старческой кожей, безжизненно лежали вдоль тела; кисти скривила предсмертная судорога, а лицо имело не только то страшное выражение, отпечаток какого обыкновенно оставляет смерть, но и было обезображено в результате мгновенного удушья. На шее ярко просматривался след толстой веревки, которая болталась посреди комнаты и была прикреплена к люстре тугим двойным узлом.
«Приготовилась ко сну, а потом передумала? – тут же заключила про себя Яна. – Или Витька постель разобрал, когда мать мертвую укладывал?… Хотел, чтоб на белом на всем лежала?..» Милославская заметила, что рядом с кроватью стоял невысокий деревянный табурет, на котором аккуратно было свернуто темное гобеленовое покрывало и тюлевая накидка с подушек. «Нет, – подумала тогда женщина, – Ермаков в его состоянии, скорее, раскидал бы все в разные стороны. Это она сама…»
Яна велела Джемме сидеть в углу и оглядела комнату: ничего особенного, так же, как у любого старика, доживающего свой век на невеликую пенсию. Как и положено – небольшая иконка в углу, обложенная искусственными цветами. На стене приютилось старенькое радио, рядом с ним – пухлый перекидной календарь. Круглый деревянный стол, накрытый клетчатой клеенкой, нашел свое место между окнами, выходящими не во двор, а на улицу; под ним вплотную встали две табуретки. Черно-белый телевизор «Рекорд» на дубовой невысокой тумбе, красивое старинное трюмо, массивный шкаф с большим зеркалом посередине, на окнах цветастые выцветшие занавески, в углу – сундук, накрытый связанной крючком скатертью – вот и весь нехитрый интерьер жилища Евдокии Федоровны.
Полосатый половик, размещенный посередине комнаты, был небрежно сбит в кучу. «А вот это уже Витька, – подумала Милославская. – Хотя чего это он так расстарался?»
– А-ах! Господи! – в дверях появилась Марина.
Саша стоял в прежней позе, не меняя своего положения. Марина подошла ближе к покойнице и, плача, бережно стала расправлять на ней рубаху.
