Крэйн иногда пытался представить, что случится, если Риаен умрет, но сердце не давало никаких ответов, и он пришел к мысли, что смерть шаббэл не станет для него утратой. Тем не менее он уважал ее за проницательность и умение найти язык с обоими детьми Кирана, иногда ему даже казалось, что она действительно воспринимает их с Латом как собственных, несмотря на то, что в них текла кровь старого шэда и другой женщины. В любом случае она была достаточно умна и дальновидна, чтобы не ставить Орвина выше, понимая, что это рано или поздно вызовет конфликт между ними. К счастью, лекарь брался утверждать, что болезнь пройдет легко и, безусловно, не угрожает смертью, временный покой необходим лишь для того, чтобы укрепить силы.
Настроение Крэйна портилось тем сильнее, чем меньше времени оставалось до отъезда. Он потерял аппетит, просыпался с тяжелой головой и большую часть Эно либо лежал без движения в своих покоях, глядя немигающим взглядом в потолок, либо прохаживался по верхнему ярусу тор-склета, не обращая внимания на удивленные лица дружинников и прислуги. Им овладела странная апатия, разогнать которую не могли ни женщины, ни фасх.
Несколько раз он пытался развеяться в трактире, но быстро понял, что выбрал неправильный метод – хмель не брал его и даже эскерт не манил взять рукоять в руку.
«Хватит лгать, – сказал он как-то себе, глядя в зеркало. – Ты просто боишься покидать город. Все-таки ты привык к нему, а теперь боишься показать слабость.» Отражение кивнуло.
Оно всегда соглашалось.
Прыщ, появившийся два Эно назад, не исчез, наоборот, стал еще больше и отвратительно зудел при прикосновении. Каждый раз когда Крэйн подносил к лицу зеркало, прыщ бросался в глаза, он выделялся как толстый ярко-алый жук на фоне земли и забыть про него было невозможно. Он был постоянным напоминанием о собственной неуверенности – Крэйн убедился в этом, когда за Эно до отъезда тот увеличился до размеров ногтя.
Крэйн дорожил своим лицом, несколько раз в день он смачивал злосчастный прыщ густой вонючей жидкостью, взятой у лекаря, и тщательно покрывал бальзамом телесного цвета, если покидал свои покои. Бальзам делал отвратительный красный бугорок практически незаметным, но Крэйну все равно казалось, будто каждый встречный видит его и торопится отвести взгляд, чтобы не выдать себя улыбкой. Понимая всю глупость своей мнительности, он все же старался не сталкиваться ни с кем из знакомых, в этом смысле затворничество в своих покоях было ему на руку, а при случайной встрече машинально поворачивался правой стороной лица. Эта странность в поведении и неизбежная скованность все же были замечены, среди прислуги тор-склета разнесся слух, что шэл Крэйн тяжело переживает болезнь мачехи и даже занемог сам. Видимо, он донесся и до Лата – несколько раз тот словно случайно заходил в покои брата, но каждый раз разговор не клеился и оба расставались с тяжелым чувством. Армад тоже беспокоился, он тоже видел, что шэл все Эно и Урт напролет не покидает своих покоев и при этом даже не прикасается к фасху. Крэйн успокоил его, сославшись на душевную усталость и настроение – волновать старого воина не хотелось, он был одним из немногих, тревожившихся за него. Раза три заходила Лине, но Крэйн не хотел принимать ее. Были и другие, однако двери его покоев оставались заперты – ему было не до них.
