– Что вы, мой шэл… Зачем вы так говорите? Вас любят и уважают в народе, если ничтожные тайлеб-ха и осмеливаются помянуть вас недобрым словом, эти слова не остаются в сердцах тех, кто помнит вас и чтит ваш славный род.
– Ты лжешь мне, Витерон. Лгать в глаза шэлу Алдион опасно.
Витерон согнулся и словно даже стал меньше ростом. Даже его пухлые щеки, казалось, ушли на добрый палец внутрь, кожа посерела, как у мертвеца.
– Боюсь, до меня действительно доходили какие-то слухи, однако я, зная…
– Не думаю, что большая часть этих слухов ложна, – холодно сказал Крэйн. – Чернь всегда преувеличивает, но редко лжет открыто. Ты должен был слышать немало обо мне. Как ты думаешь, если в наш мир придут новые боги взамен Ушедших, что останется мне? Станут ли они судить меня, исходя из тех понятий добра и зла, которые столь крепко закрепились в твоей чернолобой голове?
Витерон залепетал что-то, его голос напоминал бульканье воды в большом кувшине. Крэйн смотрел на него с презрением, тонкие губы искривила усмешка.
– Убирайся. Ты надоел мне, жрец. И я надеюсь, что ты покинешь Алдион быстрее, чем я позову дружину. В противном случае тебе понадобится заступничество всех Ушедших, вместе взятых.
С неожиданной прытью Витерон вскочил из-за стола, оставив недопитый фасх и надкушенный плод туэ. Отвесив несколько быстрых поклонов, он бросился к двери, и его отвратительный раздувшийся живот колыхался на ходу. Крэйн поднял было кружку, чтоб запустить ему вслед, но передумал. В сущности, этот хитрый обжора ничем не хуже остальных. Расчетлив, знает свое место в жизни и не стремится забраться выше. Скорее всего он проживет долго. Но боги, неужели он говорил серьезно? В его голосе была искренность, но не ровная искренность человека, который верит в свою правоту и не боится выставлять ее на показ, а мягкая скользкая искренность неуверенного, но отчаянно надеющегося. Что ж, если таковы внутри все жрецы, у Ушедших просто не было выбора.
Когда на землю упали первые лучи Урта, тор-склет переменился. В мертвенном синем свете восходящего светила он казался еще острее и угловатее, чем при свете Эно, узкие жала башен встали над ним, как огромные шипы, пронзающие небо, непоколебимые и угрожающие. Возвышаясь над городом, он бросал густую жирную тень на шалхи черни.
Но внутри было светло от гроздей свежих вигов, висящих вдоль стен, и всей силы Урта хватало лишь на то, чтобы заглядывать в широкие окна. В большом зале было шумно и людно. Не меньше полусотни человек пировало за большим деревянным столом, оживленные голоса, утробно звенящие, как сталкивающиеся эскерты, почти заглушали музыку виндал. Над столом царил дух фасха и мяса, он перебивал даже едкий запах пота. Здесь были и мужчины, и женщины, в свете вигов их лица казались причудливо искаженными и плоскими, словно они были частью картины, но выпирали за грань холста.
