(2) Вообще погибал всякий, кого Гета хоть
немного знал. Уничтожали атлетов, возниц, исполнителей всякого рода
музыкальных произведений — словом, всех, кто услаждал его зрение и слух.
Сенаторов, кто родовит или побогаче, убивали по малейшему поводу или и вовсе
без повода — достаточно было для этого объявить их приверженцами Геты
[36]. (3) Сестру Коммода, уже старуху, в
которой все императоры чтили дочь Марка, Антонин убил, вменив ей в вину, что
она всплакнула вместе с Юлией, когда та потеряла сына
[37]. Он убил и ту, что была дочерью Плавтиана, а его женой и
находилась в Сицилии
[38]; и двоюродного
своего брата, носившего имя Севера
[39], сына
Пертинакса
[40]; сына Люциллы, сестры
Коммода
[41], — вообще всех, кто принадлежал
к императорскому роду, а в сенате — происходил из патрициев. Он засылал своих
людей и в провинции, чтобы истреблять тамошних правителей и наместников как
друзей брата
[42]. Каждая ночь несла с собой
убийства самых разных людей. Жриц Весты он заживо зарывал в землю за то, что
они якобы не соблюдают девственность
[43].
Вот, наконец, и еще одно, совершенно неслыханное дело: был он на конных
скачках, и случилось так, что народ чуть посмеялся над возницей, к которому он
был особенно расположен; приняв это за оскорбление, он велит воинам броситься
на народ, вывести и перебить всех, кто дурно говорил о его любимце.
Воспользовавшись тем, что представляется случай насильничать и грабить, вовсе
не разбирая, кто там зачинщики (да и невозможно было определить это в такой
толпе, тем более, что никто не стал признаваться), воины беспощадно отводили и
убивали первых попавшихся; а если некоторых щадили, то отобрав в качестве
выкупа все, что у них было.
7. (1) Вот что он творил, когда и понимание дел, и неприязнь к городской
жизни побудили его выехать из Рима, чтобы заняться лагерями и ознакомиться с
провинциями. (2) Отправившись из Италии и остановившись на берегах Истра, он
стал управлять северными областями своей державы [44]; чтобы упражнять свое тело, он много занимался ездой на
колесницах и избиением разных зверей с близкого расстояния; гораздо меньше
внимания уделял он суду, где, впрочем, проявлял способность скоро разбираться в
существе дела и метко отвечать на речи других. (3) Всех тамошних германцев он
расположил к себе и вступил с ними в дружбу[45]; кое-кого из них брал к себе в отряды и в личную свою
охрану, предварительно отобрав самых бравых и цветущих. Часто, сняв с себя
римский плащ, он менял его на германскую одежду, и его видели в
