– Ну, мертвая, пошла! – крикнул немного осипшим на морозе голосом молоденький паренек, лет двенадцати, несильно хлестнув вожжей уставшую лошадь – лошадь надо беречь, но и добраться до последней оставшейся надежды заречной деревни надо. Может до нее и не дойдут проклятые нелюди, может, хватит уж им того добра, что награбили у приморских жителей, куда им столько? Да до Зареченки и путь-то не короткий и не легкий, охота ли им по пояс в болотной жиже ходить?…
– Так, ну-ка слезайте с телеги! И ты, Радька, тоже. Пусть мать правит. А то Рыжей совсем тянуть не в мочь, – крикнул ребятне со второй телеги отец.
Он ехал на сильном рабочем коне, приглядывая за всем своим не малым семейством и скотиной, привязанной к передней телеге. Телега была запряжена жеребой кобылой, на которую они возлагали определенные надежды – жеребенок был бы очень кстати в их собирающейся опять расширяться семье – а теперь пришлось нагрузить и Рыжую, не до того уж…
Шестилетний деловитый карапуз, собиравшийся затесаться между корзин и остаться с матерью и семимесячным братом, тоже неохотно слез с воза вслед за четырьмя братьями и сестрой. Путаясь в веревках, которыми были привязаны к телеге блеявшие овцы с козами и две недовольно мычащие коровы, они присоединились к единственным молчаливым животным всего их обоза – огромным мохнатым волкодавам. Здоровенные псы в шипастых ошейниках, с длинной и свалявшейся от долгого бега и грязи шерстью, бежали по обе стороны от телег, сурово глядя из-под косматой челки то на хозяев, то на лес, где таились их заклятые враги, нервно облизывали бородатые морды, слушая звуки чащи.
– Да сними ты ее вообще, Кира, чего маешься! – подшутил над девушкой старший ее на три года Кин, наблюдая, как та мучается с длинной и неудобной по такой дороге юбкой, то пытаясь подоткнуть ее за пояс, то подхватывая падающий в грязь подол.
– Смейся, смейся, – зло взглянув на него, ответила та, – Бать, ну можно я портки одену? – умоляюще обратилась она к отцу, – Ну неудобно мне!
– Еще раз увижу в мужском – при всех выдеру, так и знай! – сурово отозвался с воза отец под тихое хихиканье братьев, – И ты, Кинька, тоже по дружке получишь, чтоб не подзуживал!
Все еще немного поулыбались беззлобной перепалке и вновь погрузились в угрюмую полу-кому, хмуро шагая по стылой жиже, завязая порой по щиколотку. Кожаные, добротные, цельной кожи сапоги стали потихоньку разбухать, вбирая в себя влагу и холод. Сырой мороз уже начал проникать под теплую одежду, заставляя постукивать друг о друга зубы и прогоняя по спине стаи предательских мурашек. Все думали уже только о том, что еще немного – и должна показаться соседка-Зареченка. Там, может, и не родной дом, да все же люди, все же обогреты да под крышей будут – ведь не абы куда сорвалось большое семейство – в дом будущего зятя направились, хоть о сватовстве пока лишь только уговор был. Однако, давно ведь Дин – кузнец тамошний – за Кирой ухлестывал! Правда, девка все ему от ворот поворот давала, даже братьев на кулачную расправу подбивала, и подбила таки один раз – ох уж и досталось всем тогда… Да что с того, что не люб он ей – как отец скажет, так тому и быть! А кузнец – жених знатный, за ним она не в чем нуждаться не будет. Да глядишь и их семья побогаче станет – с таким-то зятем! Вот и теперь такая дружба как нельзя кстати оказалась.
