Религия — это сфера уникального, редкостного, того, что нельзя повторить, неповторимого; а наука — область повторяющегося. Вот почему наука остается частью ума, а религия выходит за рамки ума, ведь все, что можно повторить, понимается умом.
Люди видят во мне противоречия оттого, что я не повторяюсь. Они видят во мне противоречия, потому что их ум обучен в некой аристотелевской логике. Аристотелевская логика утверждает, что это либо белое, либо черное. Если это белое, то оно не может быть черным; если это черное, то оно не может быть белым. Аристотелевская логика учит вас: либо то, либо это. Это основа всего научного ума. Религиозный ум говорит, что они совпадают: белое — также черное, черное — также белое. Иначе быть не может, ведь религия видит настолько глубоко, что противоположности становятся одним целым.
Жизнь должна быть также и смертью, смерть — также и жизнью, потому что в какой-то точке религиозный ум, религиозное сознание приходит к пониманию того, что они встречаются — они встречаются уже в вас. Что-то умирает, что-то рождается. Каждый миг я вижу, как вы умираете, каждый миг я вижу, как вы возрождаетесь. Вы не являетесь непрерывностью. Каждый миг что-то растворяется, каждый миг в существование приходит что-то новое. Но вы не осознаете это, поэтому вы не умеете видеть промежуток. Оттого, что вы не в силах увидеть промежуток, он выглядит как целостное.
Религия верит, что противоречий не существует — их не может быть, — потому что существование одно. Религия верит и видит, что не существует полярности. Даже если и есть полярность, она не полярна и не противоположна, она дополняет, поскольку существование не двойственно; оно одно. Жизнь нельзя отделить от смерти, а ночь нельзя отделить от дня, и лето нельзя отделить от зимы, и преклонный возраст нельзя отделить от детства. Детство растет в старость, ночь сменяется днем, день сменяется ночью. Нет и да — не вопрос или/или, оба они вместе. Две точки на одной линии, возможно, на противоположных концах, но линия то одна.
Таким образом, когда бы ни существовал религиозный человек, он не может быть точно таким же последовательным, как ученый. У него более глубокая логичность. Она не проявляется на поверхности; она глубоко в его естестве.
Я — не философ, и я не пытаюсь доказать вам какую-либо теорию, и я здесь не для того с вами разговариваю, чтобы доказать какую-нибудь гипотезу. Доказывать нечего. Есть правда, уже данная. Религии нечего доказывать; у нее нет теории о себе. Она просто дает вам способ, как видеть то, что уже есть. Я продолжаю говорить с вами не потому, что у меня есть теория. Если у меня будет теория, тогда я буду последовательным. Я всегда буду смотреть, согласуется ли это с моей теорией или нет: если совпадает, хорошо; если не подходит, я ее отбрасываю. Но у меня нет теории. Мне все подходит. Если бы у меня была теория, то я вынужден был бы на нее оглядываться. Тогда факт становится вторичным, а теория становится первичной. Если факт согласуется с теорией, то все нормально, если не согласуется, то мне следует проигнорировать его.
