Когда я заканчивал рисунок, пришла медицинская сестра, и то была ты, конечно. Которая Все Делает Наоборот, ты, рыжая лиса-оборотень. Я узнал тебя полжизни спустя, в час белого свидания с подземным гробом матери, узнал по пламенному меху и по той влажной дорожке на нем, которая осталась, когда я провел рукою, чтобы стряхнуть снежную пыль с рыжего воротника твоего пальто.
На улице была, оказывается, пурга, а я ничего не слышал, не знал об этом, и рисовал мать на смертном одре, сидя возле нее на стуле, отобщенный окаянной непроницаемой мглой метели от прошлых житейских битв и будущих тревог своих, от предстоящей в далеком будущем встречи с тобою, лиса, на белоснежном тихом кладбище. Пурга, крутящая над головою влажную неимоверную холстину, белое знамя смерти, выгнала тебя из своих пределов, и ты вынуждена была постучаться к людям. Войдя, ты тотчас стала к печке – греть ноги, руки, выпуклый, обтянутый брюками зад – и спросила у меня, кто я такой.
– Сын этой женщины, – ответил я.
– Ну, порадовали мать наконец-то, – молвила она, прикасаясь ладонью к своей румяной розовой щеке.
– А вы, простите, кто? (Лиса? Она, она!)
– Я медицинская сестра.
– Вот как… (Которая Все Делает Наоборот.) Что происходит с нею, сестра?
– Как что? Разве вы сами не видите?
– Так сделайте что-нибудь! Нельзя же нам с вами просто так стоять и смотреть на нее.
– Сделать уже ничего невозможно. Пускай отмучается поскорей, так будет и для нее, и для нас лучше…
– Вы понимаете, что вы такое говорите?
– Понимаю. Но все равно ничего не поделаешь, к сожалению. Хотите, чтобы мы продлили ее муки еще на один день? Хотите?
– А где ваш халат, сестра?
– Халат? В сумке. А почему вы спрашиваете?
– Я хотел бы, чтобы мы что-нибудь сделали… Нельзя ли хотя бы чистого белья достать? Хотя бы простыней, ради Бога?
– Вечером я занесу простыни.
– И рубашку чистую?
– Ладно… А что вы делаете? Рисуете, вижу. Вы художник?
– Да.
– Никогда не видела художников. Дайте мне посмотреть… Нет, на это даже смотреть невозможно! Еще во сне приснится такое, вот уж страх, надо же.
– А сама она? Вам это не страшно?
– В этом мы привычные люди. Работа наша такая. А вот вы-то зачем рисуете? Что же тут красивого?
– Ничего. Но здесь вся правда! Вот она лежит, грязная, вонючая, и умирает, подыхает, как собака, она мучительно подыхает, сестра, вы понимаете? Слышите, как она дышит? Так зачем, зачем все нужно было? – БЛЕСК
