– Ты понимаешь, через сколько препятствий потянуло меня, дурную? Мальчик. На пять лет моложе меня.
– На четыре года и даже меньше четырех месяцев.
– Мой ученик. А ведь педагог ограничен определенными моральными рамками. Замужняя женщина с ребенком. Совсем очумела.
Борис нежно поднес к губам ее руку.
Трамвай остановился на кольце конечной остановки. Рассказ Леси Петровны настолько поглотил его, что он не заметил, как несколько километров они ехали сквозь сосновый лес. Сейчас Борис стоял, не понимая, от чего он пьянеет, от густого запаха пропаленной на солнце хвои или от присутствия такого любимого существа. От последней остановки до села, в котором жила Леся Петровна, чуть больше полукилометра. Она попросила не провожать ее. Еще несколько дней они смогут встречаться после работы. В отпуск она уйдет только первого июля.
На следующий день он ждал ее на трамвайной остановке недалеко от школы. И снова тот же маршрут. Но сейчас он увидел, как красива пуща с вкрапленными в нее дачами и санаториями. Они вышли на последней остановке и углубились в лес.
Подлесок между стволами старых сосен надежно отгораживал их от окружающего мира. Опавшая хвоя мягко пружинила под ногами. Она обняла его и осторожно прикоснулась губами к его губам. Впервые он целовал женщину. Как тогда, во время танца на выпускном вечере, она прижалась к его твердости, едва покачивая бедрами. Это волшебное трение сводило его с ума.
– Осторожней, родной, задушишь.
Он снял тенниску и застелил ею хвою. Леся Петровна опустилась и привлекла его к себе. Он целовал ее, и гладил, и сквозь тонкую ткань платья ощущал сказочность ее тела. Рука его оказалась под платьем. Ладонь скользила по изумительной гладкой нежности, проскользнула под резинку трусиков, крепко сжала плотную прелесть ягодицы. Это было пределом. Она извивалась. Едва слышный стон вырвался, когда открытым ртом схватила его губы и вся прижалась таким желанным и желающим телом. Он с трудом оторвался, чтобы расстегнуть брюки. И снова рука под платьем. Она уже не прижималась, а вдавливалась в него. И вдруг резко отстранилась, осторожно отвела его руку, снимающую трусики, и, задыхаясь, прошептала:
– Не сегодня, родной.
Ничего не понимая, он посмотрел на нее, опаленную желанием.
– Сегодня нельзя.
Он не стал задавать вопросов. Каждое слово, каждый звук изрекались божеством. Ему, смертному, оставалось только повиноваться.
В трамвае по пути домой он восстанавливал и снова переживал каждое мгновение в лесу, подаренное ему судьбой.
