– Вы, кажется, хотите намекнуть, что мне следует заменить изумруд на этом перстне алмазом, – произнес с задумчивой улыбкой Пушкин.
– Я для этого слишком уверена в благоволении к вам императора, – отвечала хозяйка, – не назвал ли он вас умнейшим человеком в России? Monsieur Пушкин – историограф его величества, – снова пояснила мне графиня.
– У нас в историографы возводят великих поэтов, – заметил я, – Людовик XIV даровал это звание Расину…
– Очевидно, император Николай следует этому примеру, – улыбнулась графиня.
– Не думаю,- отвечал русский историограф,- тем более что в настоящее время я ведь только смиренный прозаик и пока еще не облечен титулом покойного Карамзина.
– Историческая проза может достигать высокохудожественных форм, – заметил я, – вспомните Тацита…
– О, конечно, особенно если тема так увлекательна, как гибель римских цезарей. Ведь Тацит – бич тиранов, и, кажется, потому он так не нравился Наполеону…
Беседа продолжалась в этом тоне. Заметив во мне интерес к литературе, Пушкин высказал ряд живых суждений о нашей поэзии, обнаружив замечательные познания во французской словесности. Он восхищался созвездием гениев, покрывших блеском конец семнадцатого века; он прочел мне на память несколько чудесных сти-
101
хов Андре Шенье, он с увлечением говорил о прелестных сказках Мюссе, предсказывая ему будущность романтического трагика. Он метко и кстати цитировал то элегическую думу Жозефа Делорма, то острый афоризм Шамфора. Все новинки парижской книготорговли были ему известны.
Когда я удивился обширным познаниям поэта в нашей словесности, он с улыбкой отвечал мне, как оказалось, словами одного из своих героев:
Родился я под небом полунощным.
Но мне знаком латинской музы голос,
И я люблю парнасские цветы >1.
– Это у нас семейное, – продолжал он, – отец мой знает всего Мольера наизусть, уверяю вас. Что же касается до парижских новинок, то семья графини снабжает меня всеми запрещенными книгами, – отвечал он. – А вот и мой главный поставщик.
В комнату входила полная пожилая дама в светлом вечернем наряде с широким придворным декольте, обнажающим ее скульптурные плечи.
– Maman, je vous presente Ie vicomte d'Archiac, attache a d'ambassade de France >2, – произнесла графиня Фикельмон.
Это была, как я узнал к концу вечера, известная в петербургском свете госпожа Хитрово, дочь фельдмаршала Кутузова и теща австрийского посла. В эпоху реставрации она была женою русского посланника при Тосканском дворе и с тех пор славилась своей осведомленностью в политических делах Европы.
