Вскоре она осталась в одном корсете. Пластины его были кривые. Шнуровка связывала спину. Груди соприкасались.
Я расстегнул этот корсет, дрожа. Сорочка на мгновение пристала к талии, затем упала.
Я снял ее с трудом, потому что узкий воротник не проходил через плечи. Оставил я на ней только чулки, потому что, как я считаю, так красивей. И в журналах раздетые женщины всегда в чулках.
Наконец она вся предстала голой. Бедра выступали над подвязками. Позвоночник натягивал кожу на пояснице. На руке был след прививки.
Я потерял голову. Судороги, похожие на те, что сотрясают ноги лошадей, пробегали вдоль моего тела.
На следующее утро, около пяти, Люси меня разбудила. Она была уже одетой. Я не решился на нее взглянуть, потому что на рассвете я не красив.
– Виктор, поторопись, мне нужно вниз.
Пусть и в полусне, но я сразу же понял, что она не хочет оставлять меня в комнате одного: доверия у нее ко мне не было.
Я поспешно оделся и, не моясь, последовал за ней.
Дверь она заперла на ключ.
– Подними штору.
Исполнив это, я сел, надеясь, что она предложит мне чашку кофе.
– Можешь идти, а то сейчас придут клиенты.
Несмотря на то, что теперь она была моей любовницей, я удалился, ни о чем не спрашивая.
С тех пор, когда я прихожу обедать, Люси меня обслуживает, как обычно: не более и не менее.
Одиночество меня угнетает. Мне бы хотелось иметь друга или даже любовницу, которой я бы поверял свои горести.
Когда шатаешься целыми днями ни с кем не говоря, вечером в комнате чувствуешь себя усталым.
За самую малость чувства я бы разделил все, чем обладаю: деньги моей пенсии, мою кровать. Я был бы таким деликатным с особой, которая доверила бы мне свою дружбу. Никогда бы ей я не перечил. Все ее желания были бы моими. Как собака, я бы следовал за ней повсюду. Она бы шутила, я бы хохотал; она бы впадала в грусть, я бы рыдал.
Доброта моя бесконечна. Тем не менее, люди, которых я знаю, этого не ценят.
Бийар не больше, чем другие.
Я познакомился с Анри Бийаром в толпе перед аптекой.
Толпы на улицах всегда вызывают у меня антипатию. Тому причиной страх оказаться перед трупом. Однако одна потребность, которая любопытством не являлась, отдает приказ моим ногам. Готовый закрыть глаза, я проталкиваюсь вперед вопреки себе. Ни одного из восклицаний зевак не пропускаю: пытаюсь понять прежде, чем увидеть.
Однажды вечером, часов в шесть, я оказался в толпе настолько близко к полицейскому, который ее сдерживал, что я мог различить кораблик города Парижа на его посеребренных пуговицах. Как во всех местах скопления народа, люди толкались задами.
