Но там, в том мире заснеженных гор, ледовых великанов и отчаянных рубак осталась Дженни.
Он отшатнулся от этой мысли. Время лечит, с горечью напомнил себе Ривен. Вот только когда мне достанет мужества снова вернуться домой? Он припомнил бредовые речи Моулси. «Помните, куда вы должны вернуться». Тебе легко говорить, старый шельмец, полоумный.
Он с силой ударил кулаком левой руки по подлокотнику кресла. Ну давай же, Ривен. Что там было дальше, с тем солдатом? Куда пошел он?
Когда он учился в Оксфорде, там был один бывший зеленомундирный офицер, крайне доброжелательный джентльмен, который однажды повел свой отряд в атаку, распевая англосаксонскую «Мальдонскую битву». И это каким-то странным образом завершило круг: миф сошелся с реальностью и сам обратился в реальность.
Вот почему я и начал писать. Чтобы создать свой миф. Но реальность всегда найдет способ посмеяться над создателями мифов.
Дверь распахнулась, Ривен встрепенулся как заяц, — он едва ли не ждал, что в палату к нему вломится неуклюжее ледяное чудище с пылающими глазами. Но то была сестра Коухен. В своей белой форме она казалась ему призраком.
— Мистер Ривен, почему вы не в постели?
Он пожал плечами.
— Не мог заснуть.
Она легонько коснулась его руки. Пальцы ее были теплыми-теплыми.
— Да вы же холодный как льдышка! Давайте-ка я помогу вам лечь.
Он покачал головой.
— Да все в порядке, сестричка.
Некоторое время она изучала его, стоя в тени сбоку от окна.
— Дурные сны?
— Возможно. Откуда вы знаете?
Ему показалось, что она улыбнулась.
— Я время от времени к вам заглядываю, когда вы спите. Это моя работа. Вы кричите во сне, мистер Ривен.
Ривен тихонько ругнулся себе под нос и снова уставился в окно.
— Это, черт побери, не спектакль.
— Мне очень жаль.
— Всем очень жаль. А мне не нужна жалость. Я хотел бы, чтобы меня оставили наконец в покое. — Он закрыл глаза. — Прошу прощения.
— Все просят прощения, — тихо проговорила она.
— Я действительно виноват. Иногда я бываю невыносимо сварливым. — Он помедлил. — И сквернословом. — Дженни всегда бесилась, когда он ругался.
— Не имеет значения, — сказала она и уселась на подоконник. Лунный свет очертил ее серебристым контуром, и лицо ее стало непроницаемым в этом свете. Ривен поймал себя на размышлениях о том, сколько ей может быть лет.
— Вы будете снова писать? Когда-нибудь? — совершенно неожиданно спросила она.
Он не ответил, и она продолжала:
— Я читала ваши книжки. Очень красивые книжки. Все горы, и кони, и сильные немногословные люди.
