...В тот день я все-таки достал краба. Директор не соврал, был такой грек. Он жил у моря в какой-то развалюхе и ловил всякую всячину: таскал курортникам звезд, морских ежей, змей, скорпионов, крабов. Когда мы подошли к его лачуге, он как раз возвращался с ловли. В одной руке у него была острога, в другой жестяное ведрышко. Увидев нас, поставил ведрышко, вытянулся и козырнул острогой. Высокий, загорелый, почти совершенно черный грек с острым лицом и усами.
– Здравия желаю, господа хорошие, – сказал он четко и насмешливо, – или теперь так не говорят? Да, граждане, граждане теперь говорят! – Он, видимо, уже здорово хватил и теперь смотрел на нас влажными веселыми глазами. – Здравствуйте, граждане, чем могу услужить?
Я взглянул на директора.
– Да вот, Сатириади... – начал он неуверенно.
– А, это вы, товарищ директор, – как будто только что узнал его Сатириади. – Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте, пожалуйста, Иван Никанорович. Вот по вашей-то части ничего что-то и не попадалось! Так, черепки всякие нестоящие есть. Зайдите, загляните?
– Да нет, нам краб нужен, – ласково сказал директор.
– Кра-аб? – как будто даже удивился старик. – А что же, на базаре их разве мало? Вон их сколько там, любого хорошего бери, хошь красного, хошь желтого.
– Да нет, нам такие не нужны, – сказал директор.
– Ну а каких же вам? Таких, что ли? – И он поставил ведрышко на землю.
Я посмотрел. В ведрышке была только желтоватая вода да черное выпуклое донышко. На донышке лежали две красных гальки, вот и все.
– А где же краб? – спросил я.
– А вот, – сказал директор и поддел ведро носком ботинка. И тут что-то двинулось, поднялась муть, я увидел, что черное – это не дно, а спина краба. Он был страшно большой и плоский, и, наклонившись, я разглядел на нем бугры и колючки, какие-то швы, края панциря, зубчатые гребешки.
Директор еще раз слегка встряхнул ведро, и тут краб шевельнулся, и в одном месте, очевидно возле усов, вдруг закрутились песчинки, словно ключ забил.
– Какой же он огромный, – словно сокрушенно покачал головой директор, – а ведь он, пожалуй, больше моего.
– Ну, сравнили! – качнул головой Сатириади. – Такого лет пять не было! Видишь, как палец проколол! Наскрозь! Теперь неделю ни за что не возьмусь! – Большой палец его, верно, был обмотан серой тряпицей. – А вам что, для себя или еще куда требуется?
– Да не мне, а вот этому молодому человеку, – кивнул на меня директор. – В Москву хочет увезти. Для науки. Если не очень подорожишься, конечно.
