За ними не гонятся... Осматривают тех, что остались здесь «отдыхать». Некоторые шевелятся. Пын бьет умело. У него быстрая и тяжелая нога. Отключает их полностью.
– Пальца рубить нада? – в глазах надежда получить удовольствие.
– Я же сказал, что ночью... Это не игрушка... Это – почерк...
– Тагда... Нама тоже бегать хорошо нада... – говорит Пын. – Милиция на плохой дела скора идет...
Термидор кивает, они быстрым шагом выходят на тротуар и удаляются в сторону... Термидор вытаскивает телефонную трубку, останавливается, секунду думает и набирает несколько цифр... Останавливается... Дальше думает... И убирает трубку...
– Твоя кому звонить хочет? В милиция?
– Хорошей женщине моя звонить хочет... А потом уже не хочет... – грубо отвечает Термидор и оборачивается. За ними никто не идет, но пожилые мужчина и женщина на трамвайной остановке смотрят им вслед. Оборачивается и Пын.
– Москов хуже, чем Чечня, – говорит Пын. – Здесь даже днем опаснее...
Термидор шагает вперед.
– Эти... – он показывает большим пальцем себе за плечо. – Живы будут?
– Не знаю... – на ходу пожимает плечами китаец. – Моя когда бьет, не думает... Бьет, и все... Один, наверно, помрет... Так моя думает... Из горла кровь пошел. Кадык сломала. Сильно сломала... Другие – не знаю...
– Надо себя контролировать... Пока нам рано попадать в розыск... – Термидор останавливается от пришедшей в голову мысли. – Продавщица...
Он показывает только что купленную трубку сотового телефона, которую в карман еще не убрал.
– Она видела, – соглашается Пын. – Нада убирать...
– Надо... Займись этим. И возвращайся домой... Там, кстати, в салоне, за занавеской еще кто-то сидит... Кажется, парень... Этого тоже...
– Моя тоже сделает... – бесстрастно соглашается Пын и поворачивается.
